Лина-Софья Нейман - Пятница

- Молодец девочка! - крикнул кто-то сзади. Девочка обернулась, покраснела. Это был Яков. Он ласково улыбнулся ей:

- Ты хорошо придумала, девочка. Право, молодец! Как тебя зовут?

Она приветливо закивала головой:

- Гителе. Я живу далеко-далеко! На Молдаванке.

И девочка ещё выше подняла ветку с красными ленточками.

На углу двух улиц толпа остановилась. Куда идти: направо, к городской думе? Или налево - к тюрьме?

Яков протиснулся вперёд. Надо растолковать народу: радоваться рано. Разве можно верить, что царь дал свободу? Это обман. Свободы могут добиться только сами рабочие.

Толпа заняла всю площадь перед думой, заполнила широкие ступени, большую площадку у входных дверей.

Яков очутился перед толпой, выше всех: он взобрался на гранитную тумбу, на которой помещался огромный фонарь, оправленный в бронзу. Яков стоит во весь рост, с высоко поднятой головой. Красный флаг в его руке ложится мягкими складками на чёрный гранит. Решительный, смелый человек точно слился с гранитом и бронзой.

Толпа прислушалась, затихла. Вот оно что! Вот как говорит этот оратор, с виду такой простой! Значит, напрасна их радость. Пока царь на троне и правит со своими слугами, ждать добра нечего. Манифест - один обман.

Откуда-то сбоку послышалось цоканье подков о мостовую. Народ насторожился. Топот коней приближался. Теперь всем ясно - скачут казаки.

- Спокойствие! - Яков хочет остановить дрогнувшую толпу. У него в руке колокольчик. Он продолжает свою речь. Люди настороженно слушают, а оратор говорит всё так же горячо, убеждённо. Пятница верит: придёт час - рабочие возьмут власть в свои руки.

В это время отряд казаков влетает на площадь. Сильные кони врезаются в толпу, развеваются длинные хвосты лошадей, косматые гривы.

- Ай-яй! - слышится со всех сторон.

Толпа всколыхнулась, задвигалась. Никто не слышит звона колокольчика в руках Якова.

Люди бегут. Площадь опустела.

А Яков застыл у фонаря с красным флагом в руках. Он один.

Казаки пришпорили лошадей, преследуя толпу. Они не заметили человека на гранитной тумбе.

Гителе скиталась по городу. Хлеба становилось всё меньше.

Девочка долго не решалась притронуться к оставшейся маленькой горбушке. Но голод взял своё. Есть больше было нечего.

На улицах стреляли. Люди пробегали мимо девочки. Кто-то позвал её:

- Эй, девочка, бежим с нами! Вон там - большой двор, в подвале спрячемся.

Гителе слышала, как в толпе кричали:

- На Молдаванке погром начался, евреев бьют… Два дня толпы пьяных парней, среди которых было много переодетых полицейских и шпиков, избивали и грабили еврейское население. Громилам помогали военные власти.

Два дня укрывалась Гителе в подвале. А на третий день в городе стало тихо: стрельба прекратилась. Люди вылезали из подвалов. Дома стояли с закрытыми ставнями, ворота, двери в подъездах - всё было на запоре. Можно было подумать, что в домах и людей не осталось. На самом деле все жители попрятались по самым дальним уголкам: кто в погребе или в подвале, кто на чердаке, а кто в какой-нибудь каморке без окон.

- Куда ты пойдёшь, девочка? - спросил кто-то Гителе.

- Домой, к маме, на Молдаванку, - ответила девочка.

- Далеко ты ушла от дому! - сказали девочке.

Между тем настал вечер, стемнело. Дорога на Молдаванку была длинная. Стало совсем темно, и девочка боялась провалиться в яму или споткнуться о вещи - их было теперь много навалено на улице. Свет нигде не горел. Только в аптеке, за стёклами окон, светились в темноте большие голубые и жёлтые шары.

Девочка боялась. Ей чудилось, что за каждым деревом кто-то прячется, в воротах притаился кто-то высокий и тёмный… Она шла всё быстрей…

Уже близилась Молдаванка. Но оттуда несётся какой-то гул. Неужто там не спят?

Вот и Молдаванка. Гителе ясно услышала стук копыт: цок-цок. Девочка замерла, прижалась к стене дома, глаза зажмурила. Вот сейчас казаки выскочат на лошадях - и прямо на неё…

Стук копыт приближался. Кони скакали прямо к ней… Но неожиданно стук копыт стал затихать… Проехали мимо.

Гителе решилась, открыла глаза. В темноте девочка различила, вернее - почувствовала: казаки поскакали туда, где находится маленький красный домик, мама и Додька.

Гителе бежала по тёмным улицам Молдаванки. Нигде ни одного огонька. Но она ещё издали узнала красный заборчик.

Девочка открыла калитку. Она во дворе. Домишко стоял тихий и слепой, с тёмными оконцами. Откроет ли кто Гителе?

Девочка остановилась у двери.

- Мама, - тихонько позвала она.

Потянула дверь за скобу. Дверь легко открылась. Мать не заперла дверь на замок - наверное, ждала Гителе.

- Мамочка!

Но мать не ответила. Гителе робко вошла в комнату. Страшно… Она осторожно передвигалась по комнате. Хотела подойти к кровати - наверное, мать уже легла, заснула. Но посредине комнаты стояла Додькина люлька. Зачем её сюда вытащили?

Что это? Ящики комода на полу…

Как всё страшно! Гителе закричала:

- Мама!

Девочка чуть не упала, наткнувшись на раскрытый сундук.

Гителе задрожала, крикнула во весь голос:

- Мамочка! - и бросилась бежать из комнаты.

На крик девочки из соседней квартиры прибежала соседка тётя Поля и старый водовоз Левонтий.

- Тише, тише, дурочка! Как бы не услышали…

- Где моя мама?- - кричала Гителе.

Тётя Поля молчала. Она взяла Гителе за плечи и притянула к себе:

- Тише, тише, доченька!

Водовоз Левонтий шарил рукой в кармане своих старых, протёртых брюк, наконец достал записку:

- Я только что отвёз твоего братика на моей кобылке в больницу. Тут вот написано, в какой палате Додька лежит. Доктор сказал - мальчик будет жить. Ничего, будет жить…

Старый Левонтий стоял с протянутой рукой, записка белела в темноте, но Гителе не двинулась с места.

- Скажите, где наша мама? Моя мама где? - Девочка ничего не понимала.

В один миг всё перевернулось. С улицы раздались крики:

- Спа-си-те…

Красный домик озарился светом. Калитка взвизгнула. В ворота, высоко выгнув ноги, вскочила лошадь. Всадник нагнул голову, выпрямился, вытянул правую руку. Пули вылетали с сухим треском, пробивали стены старого деревянного домика. Стёкла звенели.

Гителе упала, раскинув руки. Косички разметались по бокам. У её ног лежал лицом вниз старик водовоз. Ноги в сапогах раскинулись в стороны, в правой руке белела записка.

Внизу, в тёмном подвале больницы, рядами лежали убитые. У самого входа тускло горела лампа. По каменному полу тихо ходили люди, подходили к убитым, искали среди них близких, родных.

Пришёл сюда и Яков. Он долго стоял у двери, смотрел на убитых и думал:

«Сколько невинных погибло!»