Лина-Софья Нейман - Пятница

Яков тихо, на цыпочках шёл между рядами, точно боялся кого-нибудь разбудить или потревожить. Свет из окна упал на девочку. Голова была повязана белым платочком, по бокам высовывались чёрные косички. Глаза девочки были закрыты, и всё же Пятница сразу узнал её. Ему ясно вспомнились чёрные блестящие глаза, сияющая улыбка.

«Гителе… с Молдаванки…»

Девочка лежала рядом со стариком. Отец или нет?

Подошёл товарищ.

- Ты её знал? - спросил он шёпотом. - Ты знал эту девочку?

- Нет, - ответил Пятница и отошёл к двери.

Он не хотел рассказывать, как радостно эта девочка ходила по улицам с красными ленточками на ветке акации.

Впервые Яков почувствовал себя бессильным. Как повлиять на этих погромщиков, тёмных, невежественных людей, которых царские слуги усиленно напаивали водкой, чтоб ещё больше затемнить их разум? И они не понимали, что помогают своим врагам и убивают невинных людей.

Яков ходил по улицам Одессы.

Рассеивалась темнота осенней ночи. Но грядущий день не сулил людям ни солнца, ни тепла, ни радости жизни.

Ночь была тиха, но полна тревоги. То где-нибудь раздавался выстрел, то слышался подозрительный шорох. С шумом проезжали санитарные машины, развозя раненых по новым, наскоро устроенным госпиталям. Попадались на улицах редкие прохожие. В темноте можно было различить самодельный красный крест на белой повязке, пришитой к рукаву. То были сёстры и братья милосердия - добровольцы, которые шли помогать раненым. Их было теперь много в городе, потому что обычной медицинской помощи не хватало.

Яков сам не заметил, как подошёл к большому серому зданию университета. Как это случилось, что он направился именно сюда? Какая сила привела его на другой конец города?

Пятница улыбнулся: впервые за последние дни потеплело на душе. За университетом, в небольшом доме, в глубине двора, жили две подруги, две молодые девушки: Соня и Нина. Большой путь прошёл с ними Пятница. Вспомнился шумный Берлин, переходы через границу, поездки с нелегальной литературой, получение транспортов литературы из-за границы, передача особо секретной корреспонденции… Обе девушки смелые, отважные, ни перед чем не останавливаясь, шли на любое опасное задание партии.

Пятница очутился перед небольшим белым домом. Зелёные ворота были наглухо заперты. Он постоял перед ними. Как быть? Час ещё ночной. Даже белый дом едва виднеется в предутреннем сумраке. Сколько же ждать, пока кто-нибудь отважится выйти из дома в этот странно уснувший, ставший неживым большой и прекрасный город у моря?

Но что это? Не почудилось ли Якову? За большими воротами послышались шаги. Звякнул ключ, калитка завизжала на петлях и наконец открылась. А в раме открытой калитки появилась Янина Ивановна, прачка, живущая в этом доме. Та самая женщина, которая приютила у себя в квартире двух подруг.

- Доброе вам утро! - приветствует её Пятница и, снимая фуражку, наклоняет голову.

- Добре! Добре! - отвечает Янина Ивановна и, не ожидая ни просьб, ни объяснений, добавляет: - Хорошо, что раненько пришли. В дому всё ищо спят. Пойду позову - воны живенько придуть.

Пятница остался у ворот, притаившись за выступом стены.

Издалека послышались лёгкие шаги. Вот они обе бегут через двор, кутаясь в платки… Подбежали к нему… Но если Соня друг, большой и настоящий друг, то Нина любовь Пятницы. Он давно любит её. Как удивительно началась его любовь! Пятница увидел карточку этой девушки на письменном столе у своего товарища… Задумчивые большие глаза, прямой нос, по-детски пухлые, губы, чуть наклонённая голова с пушистыми, на прямой пробор, волосами - в этом девичьем облике было что-то, сразу притянувшее к себе Иосифа.

«Кто это?» - спросил он товарища.

«Моя знакомая, Нина. Работает в местной организации», - ответил тот.

Позже, когда Пятница встретил однажды Соню, а рядом с нею девушку маленького роста, он сразу узнал её по фотографической карточке:

«Здравствуйте, Соня и Нина!»

Ранним утром Яков стоял с молодыми девушками и, глядя на них, как бы очнулся от охватившей его грусти.

Разговор вёлся шёпотом, все трое стояли близко один к другому. Обе девушки расспрашивали о партийных делах в Одессе, о товарищах…

Лица молодых девушек в этот тяжёлый, едва начинавшийся день выступали как бы из сумрака и казались Якову трогательно-прекрасными. Эта встреча с ними вызвала в нём вновь обычную стойкость и силу. Он попрощался с подругами:

- Не знаю, придётся ли ещё раз увидеться… Долго ли останусь ещё в Одессе.

Нина, всегда верившая во всё хорошее, улыбнулась, и лицо её посветлело:

- Ну, если тут нельзя будет работать, мы тоже уедем! И приедем туда же, где ты будешь работать.

Девушки распрощались с Пятницей. Чуть дольше задержал он в своей руке маленькую руку Нины и глубже всмотрелся в её карие глаза.

Подруги стояли перед воротами, у раскрытой калитки. Светало. Они смотрели вслед Пятнице. Он шёл быстрыми, твёрдыми шагами и ни разу не обернулся.

В Одессе, в январе 1906 года, выдался очень тёплый день. Сильно пригревало солнце. Снег ещё держался, но был уже рыхлый, ноздреватый. Ещё немного солнечных дней - снег расползётся и выглянет сухая южная улица.

Яков подходил к подъезду дома. Сегодня, в шесть часов, заседание городского партийного комитета. Он оглянулся по сторонам: всё спокойно, слежки нет. Яков тихо поднялся на второй этаж. Ему открыл дверь хозяин квартиры, молодой рабочий:

- Вот сюда, направо.

Все в сборе. Десять человек придвинулись близко друг к другу за небольшим столом.

- Начинаем, - сказал председатель - Яков. Он был очень точен и не любил терять ни минуты времени.

Не успели начать, как дверь снова открылась. В этом не было ничего удивительного: это могли быть свои люди - хозяин квартиры или его жена. Но Яков, из осторожности, по привычке опытного подпольщика, поднял голову и… быстро встал.

- Ни с места! - В дверях стоял жандармский офицер, бритый, долговязый, точно у него под серой шинелью были спрятаны ходули.

Яков с шумом отодвинул свой стул. За ним все поднялись и отошли от стола.

Комната быстро заполнилась жандармами, солдатами. Среди них шныряли шпики. В комнате было тихо, слышался лишь звон шпор.

Жандармский офицер, не произнося ни слова, обошёл комнату и расставил своих людей. Потом отозвал помощника и шёпотом передал ему приказ. Тот козырнул: ему всё понятно. Он вывел жандармов в соседнюю комнату.

С комитетчиками остались одни солдаты. Они стояли неподвижной стеной, по виду тупые, безучастные. Яков быстро достал из кармана бумаги, записки и, не глядя на солдат, энергично рвал их в крупные клочья. Бумажки грудой лежали перед ним на столе; он стал рвать их на более мелкие клочки.