Станислав Федотов - Благовест с Амура

Сразу после молебствия похоронная команда подобрала всех погибших — как русских, так и несостоявшихся захватчиков — и после общего отпевания их погребли в двух братских могилах у подножия Никольской сопки.

Уже в ночь на 25 августа войска и горожане привели в порядок третью и седьмую батареи, так что вместе с восстановленными ранее первой, второй и четвертой и непострадавшей шестой — город снова был готов к отражению противника. Единственно, что тревожило Завойко, — это малое количество оставшихся снарядов. Но он надеялся, что и артиллерийские погреба нападающей стороны тоже небездонны (только на площадках третьей и седьмой батарей было собрано около 200 ядер), а значит, перестрелка, если и будет, то кратковременной, и главное слово останется за пехотой.

Но англо-французы больше не делали попыток атаковать. Два дня они хоронили своих погибших товарищей, насыпав на берегу Тарьинской бухты два больших кургана — размеры братских могил лучше всяких слов говорили о масштабах потерь — и занимались ремонтом поврежденных кораблей.

К вечеру 26-го у Ворот Авачинской губы показался русский бот № 1 под командой боцмана Новограбленова, шедший в Петропавловск, но получил предупреждение от маячного унтер-офицера Яблокова и успел уйти в море. Бот, в свою очередь, встретил шхуну «Восток», которая везла почту из Аяна. Сам бот укрылся в одной из соседних бухт, а «Восток» ушел на юг, к Курильским островам. Будучи основательно потрепан штормами, он зашел на второй остров для ремонта и там повстречал транспорт «Байкал», который направлялся на другую сторону полуострова, в Большерецк. Командир «Востока» Римский-Корсаков передал «Байкалу» почту, указав, что она должна быть немедленно отправлена в Петропавловск, и попросил дождаться там сведений о результатах осады порта. Сама шхуна пришла в Большерецк после месячного ремонта.

Рано утром 27 августа вражеская эскадра покинула Авачинскую губу. Сразу за Воротами с нее заметили два русских судна, направлявшихся в Петропавловск. Решив, что они из флотилии Путятина, англо-французы догнали их и захватили, но это были гражданская двухмачтовая шхуна «Анадырь» с грузом строевого леса и транспорт «Ситха», принадлежащий Русско-Американской компании. Шхуну обозленные неудачники сожгли, а «Ситху» с пассажирами, коммерческим грузом и 150 пудами пороха взяли как трофей.

По пути через океан они разделились: англичане пошли в Ванкувер, а французы — в Сан-Франциско, — и те и другие навстречу своему позору и общественному поношению. «Состояние франко-английских судов носит широкое свидетельство искусства русских в артиллерийском деле, и потребуется немало времени и средств на исправление всех повреждений, — написали американские газеты. — Английский фрегат «Президент» находится в весьма печальном положении и с большой опасностью достиг острова Ванкувер. Одно ядро, пущенное с русской батареи, разом положило у него 13 человек, и фрегат пробит насквозь в нескольких местах. Сильно поврежденным оказался и французский фрегат «Форт». У остальных участвовавших в бою судов были пробиты корпуса, перебиты ванты и т. д.» Английская газета «Таймс» сообщала, что только в боях 24 августа было убито и ранено 435 человек. Более половины офицерского состава выбыло из строя, погибли все командиры десантных партий. «Борт одного только русского фрегата и несколько батарей оказались непобедимыми перед соединенною морскою силою Англии и Франции, и две величайшие державы земного шара были разбиты ничтожным русским местечком», — саркастически высказывался английский журнал «Юнайтед сервис мэгэзин». И в голос все английские и французские журналы и газеты требовали наказать русских, стереть с лица земли это «ничтожное местечко».

Но петропавловцы узнали об этом много позже, а пока что жизнь приходила в свое прежнее русло. Возвращались эвакуированные, восстанавливались нанесенные артиллерией «двух великих держав» разрушения. В самом Петропавловске пострадало немного домов — всего 16. За два сражения было убито 37 нижних чинов, ранено 3 офицера и 75 нижних чинов, всего 115 человек. Это, конечно, несравнимо с общими потерями англо-французов, но для маленького гарнизона — весьма существенно, и оплакивал погибших весь город.

Самой тяжелой потерей была кончина героя-князя Александра Максутова, командира третьей, Перешеечной батареи, воистину ставшей для него смертельной. Он тяжело переносил ранение; к тому же начались дожди, в госпитале, построенном из непросушенного леса, все отсырело, раненые простудились. У князя началось воспаление, и 10 сентября он скончался.

Дмитрий не отходил от постели брата, а десятого числа Василий Степанович и Иван Николаевич с трудом увели его, рыдающего, из госпиталя. Завойко повел их с Изыльметьевым к себе и почти насильно заставил лейтенанта выпить стакан водки. Юлия Егоровна накрыла стол, но Дмитрий не притронулся к еде. Он выпил еще стакан и весь вечер просидел, уставившись в «красный угол», где теплилась лампада перед иконой Александра Невского. А потом упал головой на стол и уснул мертвым сном. Проснулся лишь на следующий день после обеда.

Команда во главе с Губаревым, вернувшимся к обязанностям полицмейстера, собрала трофеи. Кроме нескольких десятков штуцеров и семи офицерских сабель победителям досталось английское знамя, предположительно Гибралтарского полка. Завойко решил отправить его вместе со своим рапортом генерал-адмиралу. Осталось лишь выбрать нарочного.

К этому времени в порт уже пришли бот Новограбленова и корвет «Оливуца». Жизнь в Петропавловске полностью вошла в свои берега.

Двенадцатого сентября Александра Максутова положили в гроб и перенесли в заполненную до отказа церковь для отпевания. Он лежал молодой и красивый, губы слегка улыбались на бледном лице. Корабельный священник Иона, закончив отпевание, сказал дрожащим от сдерживаемых слез голосом:

— Смотрите на воина, лежащего во гробе перед нами. Не суть ли слова его примером для нас? Во время отнятия левой руки он творит крестное знамение правой, говоря: «Благодарение Богу, у меня осталась еще правая рука, чтобы молиться ему…»

Офицеры-авроровцы, а с ними и Дмитрий подняли гроб и вынесли из церкви. Дивизион матросов с «Авроры» по команде «На караул!» отдал последнюю честь лучшему офицеру фрегата.

День разгулялся. С утра моросил нудный дождь, а к выносу ветер разогнал низкие тучи, и солнце озарило окрестные горы — все в разноцветий осени. Над вулканическими сопками курились легкие дымки и в воздухе витало такое умиротворение, словно и не было совсем недавно в этих местах грохота пушек, свиста ядер и пуль, криков и стонов раненых… Однако, когда процессия оказалась на траверсе «Авроры», пушки ее громыхнули тремя выстрелами, а с перешейка, словно эхо, трижды откликнулись орудия третьей батареи, и этот прощальный салют стал одновременно напоминанием о героической десятидневной обороне города русской воинской славы.