Станислав Федотов - Благовест с Амура

— Как вести переговоры — вот главный вопрос, — сказал Николай Николаевич. — О чем — понятно: сделать Амур пограничной рекой, а вот каких убедить добровольно отказаться от левого берега?

— Ну, ладно, допустим, убедим, — задумчиво покивал Епифаний Иванович. — А потом, где-нибудь лет через сто — сто пятьдесят, они заявят, что их вынудили отдать свои исконные земли.

— Эти земли не были их исконными! — запальчиво воскликнул Свербеев.

— Были, не были… У кого сила, уважаемый Николай Алексеевич, тот и будет прав. Головин в Нерчинске трактат подписал под давлением войска, прибывшего с дайцинским послом. Было бы войско тогда у него, все получилось бы иначе.

— А теперь мы сильнее!

— Да-да-да, — покивал Сычевский. Но… — он поднял палец, — русских здесь никогда не будет много. Свои столько не нарожают, переселенцев в нужном количестве — не пригонишь и не заманишь. А китайцев на том берегу уже сейчас десятки миллионов, и сколько будет через сто лет — даже Богу неведомо. И что Россия им тогда противопоставит? Только равноправный договор!

— Все вы правильно говорите, Епифаний Иваныч, — вмешался в спор дипломатов Муравьев. — Никто и не собирается делать договор неравноправным. Кстати, вам обоим следует начать над ним работу. Задача: текст должен быть кратким, емким и понятным, без дипломатических кружев и юридических загогулин. А что касается будущего — думаю и надеюсь, что правительство у потомков будет не в пример нынешнему и не оставит этот край в забвении. Иначе к чему все наши неимоверные страдания и усилия ради пользы Отечества?

— И славы ради! — воскликнул восторженный Николай Алексеевич.

— И славы, — согласился Муравьев. — Слава Отечества, если она высока, поднимает до себя души человеческие. За нее можно горы своротить и жизнь, если потребуется, отдать… — Он помолчал. — Я, признаться, пафос не люблю, без него стараюсь обойтись, но от слова этого великого — «Отечество» — глаза щиплет и сердце сжимается… Вот нам и надо с китайцами так договориться, чтобы слава Отечества не пострадала.

— Мне кажется, Николай Николаевич, — неожиданно осторожно сказал Свербеев, — переговоры сейчас надо потянуть, пока мир с англо-французами не будет подписан.

— Это почему? — вскинулся генерал-губернатор.

— Нессельроде в чем-то прав: Китай знает, что мы проигрываем Англии с Францией, и обязательно этим воспользуется, если мы попытаемся сейчас заключить договор. Вы заметили, как они заторопились с переговорами?

— Ну, еще бы! — отозвался генерал. — Где мы встретили лодки с уполномоченными? У Кумары? Но, Николай Алексеевич, вы говорите «заторопились», а уполномоченные отказались со мной встречаться. Скобельцын и вон Епифаний Иваныч им говорили, что генерал-губернатор здесь, а они пошли к Горбице.

— У них повеление богдыхана такое. Если они ею не выполнят, поплатятся головой, пояснил Сычевский. — А к Горбице они посланы не случайно: хотят Нерчинский трактат застолбить. Помните, что в нем сказано? — И Епифаний Иванович процитировал наизусть: — «Против усих постановленных о границе посольскими договоры статей, если похочет бугдыханово высочество поставить от себя при границах для памяти какие признаки, и подписать на них сии статьи, и то отдаем мы на волю бугдыханова высочества». Вот и «похотело» «бугдыханово высочество» поставить на границе у Горбицы «признаки» Нерчинского трактата.

— А вы, ваше превосходительство, своим листом с предупреждением о новом сплаве и ранним проходом по Амуру ему всю обедню испортили, — засмеялся Свербеев. — Вот и пусть теперь за вами гоняются.

— За нами. Вы — мои главные помощники в этом деле. Так что засучивайте рукава, изучайте Нерчинский трактат и готовьте новый.

В Айгуне был новый амбань. Куда девался прежний, неизвестно. Скобельцын по своим связям узнал: по одним слухам, его лишили званий и привилегий и отправили в ссылку, по другим — казнили за то, что пропустил первый сплав русских.

Новый амбань приехал к Муравьеву сам, в сопровождении десяти чиновников. Отметив количество войск, он не пытался воспрепятствовать движению русских, посожалев, что уполномоченные на переговоры не воспользовались встречей.

Генерал-губернатор объяснил, что торопится, как и в прошлом году, защищать устье Амура, просил передать уполномоченным, что будет ждать их в Мариинском или Николаевском посту, и одарил амбаня многими подарками.

Тот не остался в долгу и прислал в дар двух свиней. Николай Николаевич собрался обидеться, но Скобельцын и Сычевский объяснили ему, что у китайцев это означает глубокое уважение.

Свиньи хрюкали и визжали, раздражая генерала; Екатерина Николаевна смеялась над ним и любовалась «чушками», как их называли забайкальцы; они, кстати, чувствовали ее расположение и при ней похрюкивали очень деликатно и бывали весьма довольны, когда она чесала у них за ушами. А вот Муравьева явно не любили и при виде его чуть ли не рычали. Может быть, поэтому на пути к Бурее он приказал пустить их на мясо для офицерской столовой.

Ниже Уссури каравану встретилась лодка с отцом Гавриилом, сыном святителя Иннокентия. Священник был уверен, что с караваном следует его отец, и очень расстроился, узнав, что архиепископ даже не приехал в Иркутск.

Зато он рассказал Николаю Николаевичу и Екатерине Николаевне о положении на Нижнем Амуре.

— Контр-адмирал Завойко прибыл в Де-Кастри с двумя судами, полными людей и припасов, и начал разгрузку, а тут подошел англо-французский флот и запер выход из бухты. — Отец Гавриил пил чай у Муравьевых и говорил, торопясь, как будто боялся, что его прервут или остановят. Сведения его были отрывочные и кое в чем не соответствовали действительности, но он об этом не подозревал, а Муравьевы все принимали на веру. — У Завойко нет ни сил, ни вооружений, чтобы драться, а неприятель почему-то атаковать не стал, только постреливал ядрами через острова. А ночью Завойко потихоньку поднял якоря, проскользнул, как мышка мимо кота, под самым носом неприятеля и ушел в Николаевск. Представляете, ваше превосходительство? Под самым носом! — И довольный священник залился мелким смехом.

— И что же было потом? — спросила Екатерина Николаевна, подливая отцу Гавриилу свежего чаю.

— О-о, потом было печально, — грустно сказал священник. — Утром неприятель собрался предъявить контр-адмиралу ультиматум о сдаче, но не обнаружил его. Тогда он высадил десант и разграбил пост, забрав все, что успел выгрузить Завойко. А что не смог забрать — сжег.

— А что же наши — казаки, солдаты, которые были в посту? — напряженным голосом спросил генерал.

Екатерина Николаевна уловила зарождающуюся грозу, положила свою руку на его, сжавшуюся в кулак, и сделал незаметный знак отцу Гавриилу, чтобы он остановился, но тот, увлеченный собственным повествованием, ничего не замечал.