Станислав Федотов - Благовест с Амура

Чиновники вернулись поздно вечером и рассказали, что амбань буквально был сражен известием о прибытии русских. У него изменилось лицо.

— Такое было впечатление, что мы опередили всех гонцов, — рассказывал Свербеев, — а когда я сказал, что уже месяц, как в Пекин отправлен лист о нашем сплаве, амбань заявил, что из столицы не было никаких сообщений.

— Амбань просит нас задержаться на две недели, пока он свяжется с Пекином и получит ответ, — добавил Сычевский. — Все это время он обязуется снабжать нас продовольствием.

— Я решений своих не меняю, — заявил Муравьев. — Не моя вина, что их бюрократия медленно работает. Утром придем в Айгун, и пусть он попробует нам препятствовать.

Незадолго до ужина Муравьеву вздумалось обойти лагерь, своими глазами увидеть, как солдаты и казаки готовятся к важному, может быть, важнейшему в их путешествии, событию. У первого же артельного костра он поинтересовался, получили солдаты свежее мясо, белье, новые кремни для ружей и другие припасы. Солдаты отвечали откровенно, что ничего не получали. Генерал повернулся, ища глазами в своей свите подполковника Корсакова, но того и след простыл.

Быстрыми шагами Муравьев направился к другому костру. Разговор повторился почти дословно, и у третьего — тоже.

Муравьев рассвирепел:

— Подать сюда Корсакова! — рявкнул он. — В мою палатку! Немедленно!

Корсаков, успевший отплыть на легком вельботе, якобы для проверки, нет ли отставших, был вынужден вернуться и предстать перед разъяренным родственником и командиром.

— Оставьте нас! — приказал генерал-губернатор своей свите. Когда все вышли из палатки, он схватил подполковника за пелерину походного плаща и заговорил вполголоса, но это больше походило на рычание: — Ты что же делаешь, братец?! Позоришь меня перед всем штабом?! Почему не выполнил приказания?! А?!! Ты решил, что если я назвал тебя Мишей, то можно наплевать на приказ?!

Корсаков молчал. Да и что он мог сказать в свое оправдание? Что опять несколько барж заплутали между островами, и он был занят их поисками и спасательными работами? Что за этими заботами напрочь забыл о приказании? Это только усугубило бы его вину. Уж лучше подождать, пока брат-генерал немного успокоится.

Не дождавшись ответа, Муравьев отпустил пелерину и побегал взад-вперед по тесному пространству палатки. Потом снова остановился перед опустившим повинную голову подполковником.

— Пользуешься тем, что я тебя люблю, — сказал уже более спокойно. — Ты молод, не служил на Кавказе и не знаешь русского солдата. Его напои, накорми и тогда хоть черта подавай — всех одолеет. Ладно, иди выполняй то, что я раньше приказывал, и пусть объявят общий сбор и вынесут несколько ведер спирту. Я хочу кое-что сказать служивым.

Корсаков вышел.

Через несколько минут загремели барабаны. Сводные батальон и сотня выстроились в центре лагеря. Перед строем поставили ведра со спиртом. Муравьев появился во главе своего штаба. Остановился возле первого ведра и обратился к войску:

— Я служил на Кавказе, солдаты меня любили, со мною в огонь и воду готовы были идти. Надеюсь, если будет нужно, вы, дети мои, на свою руку охулки не положите. Я пью за вас, а вы выпейте за меня.

Генерал зачерпнул ковшом спирт и сделал несколько глотков, потом передал ковш близстоящему солдату, и тот тоже сделал несколько глотков.

Муравьев обнял его и поцеловал.

— Рады стараться, ваше превосходительство! — восторженно взревел строй. — За вами в огонь и воду!

Утром после пушечного выстрела Муравьев со свитой взошел на пароход, и «Аргунь» под музыку духового оркестра, взяв на буксир несколько баркасов с солдатами и легкими пушками, пошла в Айгун.

Оставшиеся в лагере солдаты и казаки были приведены в полную боевую готовность, и китайские наблюдатели, если они были на другом берегу, напротив устья Зеи, могли убедиться в решительности русских.

На айгунском берегу стояло несколько небольших пушек и собралось войско, весьма разнородное по вооружению, — были там луки со стрелами, копья, заостренные колья. Возле палатки амбаня, над которой развевался белый флаг с золотым драконом, стояла охрана с ружьями.

Когда «Аргунь» с баркасами на буксире, давая короткие гудки, лихо развернулась против течения и встала на якорь, китайское войско заметно шатнулось подальше от берега. Видимо, пароход для них был в диковинку.

Муравьев поначалу сам хотел встретиться с амбанем, но ему отсоветовал Крымский. Старый дипломат, в отличие от руководства министерства, к идеям Муравьева относился весьма благожелательно.

— Ваше превосходительство, — сказал Кондрат Григорьевич Николаю Николаевичу, — не того ранга амбань, чтобы генерал-губернатор, облеченный доверием самого государя императора, вел с ним личные переговоры. Китайцы в этих вопросах очень щепетильны, и вы, сами того не ведая, понизите в их глазах и свой статус, и престиж стоящей за вами России. Поэтому пошлите нас с Николаем Дмитриевичем, для него это будет первый дипломатический опыт. Ну и Сычевского впридачу. Дайте нам гербовую бумагу с полномочиями и несколько офицеров для солидности.

Муравьев вспомнил свое участие в переговорах с гусайдой Ли Чучуном и признал справедливость слов министерского чиновника. Что-что, а уронить престиж Отечества для него было смерти подобно.

Все было сделано, как сказал Кондрат Григорьевич. Переговорщики и четыре офицера, среди которых были Скобельцын (он лично знал амбаня, тот не раз приезжал в Горбицу с инспекцией) и Вагранов, сели в шлюпку и направились к берегу. Едва они один за другим ступили на китайскую землю, к ним подбежал гусайда в темно-синем халате, подпоясанном кушаком с подвесками и кистями, и высокой остроконечной шапке с синим шариком на макушке. После короткого разговора гусайда махнул рукой, и к делегации пристроились четыре солдата с копьями — по два с каждой стороны. Гусайда пошел впереди, и все скрылись за спинами воинственной толпы.

Переговоры длились больше двух часов, и все это время Муравьев, нервничая, шагал взад-вперед по палубе «Аргуни». Войска стояли наготове и только ждали сигнала, чтобы начать высадку на китайский берег.

А тем временем в палатке амбаня шел нудный нескончаемый разговор. Амбань был в парадном халате; верхняя его часть — распашная кофта чаофу цвета индиго — украшена белым «облачным» оплечьем юньзянь и расшита мелкими золотыми птицами среди цветов и листьев; нижняя — длинная зеленая юбка чан — отделена от верхней двумя поясами — выше матерчатый, ню, с кистями, ниже кожаный, гэдай, с серебряными подвесками; на голове островерхая шапка гуаньли с шариком цвета индиго. На груди амбаня красовалась нашивка буфан с головой тигра. Все облачение, казалось, должно было поразить скромно одетых в европейские одежды русских переговорщиков, но Крымский, хорошо знающий китайско-маньчжурские правила, отлично понял, что амбань ни на йоту не превысил свой уровень государственного чиновника средней руки и просто предстал в деловом костюме.