Станислав Федотов - Благовест с Амура

Муравьев, а вслед за ним Казакевич вытянулись и отдали честь.

Мужики загомонили, начали кланяться: не каждый, поди-ка, год им отдает честь сам генерал-губернатор. Такое может случиться раз в жизни.

— Господин генерал, — выдвинулся вперед Евлан Казаков, — спросить дозвольте? Мы вам тупоресь, ну, тоись тутока, ишшо потребны? А не то нам домой надобно…

— Вот! — даже обрадовался Муравьев. — Я же для этого вас и пригласил — посоветоваться, как вам лучше домой добираться.

— Дак мы и без совета могём. Вешный водохлест, однако, спал. Дозвольте выбрать лодку, пушшай нам дадут попить-поись на дорогу, мы и пойдем, помолясь, на верховину.

— Понял, — кивнул Муравьев. — Петр Васильевич, распорядитесь передать им парусную лодку, какую они выберут сами, любую, кроме моего баркаса, и снабдить двухмесячной нормой продуктов и водки. Да, еще. Выдайте пять-шесть ружей с запасом зарядов. Стрелять-то умеете? — спросил он у Евлана. Умеем, кивнул тот. — Это на случай нападения с китайской стороны. Вы там ушами не хлопайте. Китайцы на нас обозлены и могут на вас отыграться.

— Ну, энто мы им… Пушшай сунутся… Рога-т пообломам… — снова загомонили вольнонаемные.

— А поохотничать? — подал голос Ваньша Казаков. — Свежатинки добыть? На сухарях-т бежко выморисся [64] Бежко выморисся — быстро устанешь (местн.). .

— Можно, — кивнул Муравьев. — Только не увлекайтесь. Выстрелы могут привлечь внимание тех же китайцев.

— Эх, есть у меня мысля, — сказал вдруг Степан Шлык, — приладить к лодке колеса, навроде, значитца, пароходных, тока маненькие. И крутить их руками али ногами. Тока тутока их не изделать, — добавил он с грустью и махнул рукой.

— Ничё, паря, — приобнял его за плечи Евлан. — Мы и на гребях пойдем востро.

— Вы-то пойдете, — высвободился Степан из-под медвежьей лапы плотовщика, — а я, господин генерал, прошу отправить меня, значитца, с той командой, что в Камчатку назначена.

— Это еще зачем? — удивился Муравьев. — До края света хочешь дойти?

— Это само собой, — кивнул Степан. — Тока тамока руки мои сгодятся.

— Тебя же, я слышал, зазноба ждет в Петровском Заводе, — усмехнулся генерал.

— Подождет. — Степан ничуть не удивился такой его осведомленности: на то оно и начальство, чтобы все знать.

— А ведь и верно, — задумчиво сказал Муравьев, — твои руки, а больше того — голова, очень даже могут там пригодиться на строительстве укреплений. Я тут тебя познакомлю с инженер-поручиком Мровинским, он как раз для того в Камчатку и направлен. Ну, что, товарищи, все обговорили?

— Кажись, все, — сказал, как припечатал, Евлан.

— Тогда всем еще раз спасибо и — счастливого возвращения. Степан Онуфриевич, пойдем с нами. Да, — уже на выходе обернулся генерал, — не забудьте Корнея Захаровича Ведищева. Чтоб живой и здоровый домой вернулся.

Праздничный ужин был устроен в большой палатке. Главным блюдом на нем была калуга, выловленная накануне. «Начинали сплав с белуги, — подумал Вагранов, — заканчиваем калугой».

— Да заради лишь такой рыбы стоило идти на Амур, — пошутил красноярский купец первой гильдии Кузнецов, удостоенный чести быть первым из русской торговой братии на новых землях.

На что генерал, не стыдясь патетики, ответствовал:

— И ради рыбы, и ради леса, Петр Иванович. И ради тех богатств, что скрыты пока в этой земле и ждут, когда их откроют на благо Отечества нашего. А главное — ради того, чтобы наша орлица Россия развернула в полную мощь свое правое крыло и наконец взлетела на ту высоту, какая ей определена Господом Богом.

16 мая 1858 года генерал-губернатор Восточной Сибири генерал-лейтенант Муравьев в белом парадном мундире стоял на верхней палубе парового катера, направлявшегося в Айгун. Российская делегация в полном составе — кроме Николая Николаевича в нее входили архиепископ Иннокентий, управляющий дипломатической канцелярией титулярный советник Бютцев, статский советник Министерства иностранных дел Перовский, управляющий путевой канцелярией губернии Карпов, подполковник Генерального штаба Будагосский, начальник 1-го отделения Амурской линии подполковник Языков, губернский секретарь дипломатической канцелярии и переводчик Шишмарев, священник — отец Алексей Седых и несколько помощников — ехала на завершение переговоров с китайцами по трактованию границы между империями.

Еще вчера над всем краем ползли низкие тучи, то и дело осыпая землю холодной изморосью, но постепенно усиливающийся северный ветер загнал их за горизонт, и сегодня рассинелось небо, украшенное разбросанными там и сям кучевыми облачками, похожими на цветущие кусты черемухи; струилась вдоль борта отражающая небо вода Амура; утреннее солнце переливалось радостными бликами на разбегающихся от носа катера волнах, и эти блики, вспыхивая и пропадая, напоминали генералу дни и события последних четырех лет. Почему не всю жизнь, как это часто бывает? Потому что вся его жизнь словно готовила эти четыре года, начавшиеся с первого сплава и стремительно полетевшие вперед со скоростью весеннего водохлеста, неся его, генерала Муравьева, к торжественно-звездной выси.

Шумели на нижней палубе голоса — там, в салоне, готовились к праздничному застолью его товарищи и помощники, — а он глядел в бегучие воды могучего Амура и жадно вспоминал события этих четырех лет…

Николаю Николаевичу перестали сниться вещие сны.

Он заметил, что они пропадали и раньше, когда, пытаясь их для себя объяснить, он, вероятно, угадывал, что именно скрывается за тревожными, порой таинственными видениями. То есть сны что-то подсказывали, он это что-то угадывал, и подсказки становились не нужны.

Теперь они исчезли совсем. Сны стали обычными, тусклыми, ничем не примечательными. Что-то вроде бы видел, а что именно — и не вспомнить. И это, как ему показалось, могло означать только одно: ничего значительного в его жизни больше не будет.

Хотя что-то недодуманное оставалось, и это «что-то» его беспокоило, причем так сильно, что он, в отсутствие Катрин, искал, с кем бы поговорить на такую странную тему.

Очень кстати пришлось знакомство с писателем, секретарем вице-адмирала Путятина в его дипломатической миссии, Иваном Александровичем Гончаровым.

Они вместе плыли на шхуне «Восток» из Николаевского в Аян. Гончаров и некоторые офицеры фрегата «Паллада» возвращались в Петербург. Фрегат из-за своей изношенности не мог вернуться в Кронштадт и оставался на Тихом океане; его, как и другие русские корабли, в случае военных действий следовало отвести в устье Амура. Это стало возможным, после того как шхуна «Восток» под командованием капитан-лейтенанта Воина Андреевича Римского-Корсакова первым из морских кораблей прошла несколько раз с юга на север и обратно через самую узкую часть Татарского пролива — пролив Невельского, проведя при этом исследование глубин и фарватеров, попутно открыв на Сахалине залежи хорошего угля и, в конечном счете, найдя путь для морских судов из лимана в Амур.