Джеймс Клавелл - Король крыс

– Кто это сделал, Таунсенд?

– Не жнаю, – прохрипел Таунсенд. – На меня напали иж жасады.

– Почему?

Слезы градом катились из глаз на синяки.

– Я… я… ничего не жделал. Я не… жнаю.

– Мы одни, Таунсенд. Кто сделал это?

– Я не жнаю. – Он застонал, рыдая. – О, боже, они ижбили, ижбили меня.

– Почему на вас напали?

– Я… я… – Таунсенду хотелось кричать: «Бриллиант, у меня был бриллиант!»

Ему хотелось, чтобы полковник помог ему поймать сволочей, которые украли бриллиант. Но он не мог рассказать о камне, потому что полковник захотел бы узнать, где он его взял, и тогда ему пришлось бы сказать о Гёбле. Сразу возникли бы вопросы. Откуда у него камень – от Гёбла? Того, который покончил с собой? Наверняка скажут, что это было не самоубийство, а убийство, но это не так, по крайней мере, Таунсенд так не думал, но кто знает, может быть, кто-то прикончил Гёбла из-за бриллианта? «В ту ночь Гёбла не было на месте, и я нащупал кольцо в его тюфяке, вытащил и вынес в ночь. Никто ничего доказать не может – так уж получилось, что Гёбл ночью покончил счеты с жизнью, поэтому я никому не причинил вреда. За исключением, может быть, того, что я убил Гёбла – убил тем, что украл камень; может быть, это был последний удар для Гёбла; сначала его выгнали за то, что он украл еду, а потом у него самого украли бриллиант. Быть может, от этого он лишился разума, бедняга, и заставил себя прыгнуть в выгребную яму! Но кража пайков – бессмыслица, особенно когда у человека есть бриллиант, который можно продать. Бессмыслица. Все бессмыслица. За исключением того, что, возможно, я был причиной смерти Гёбла, и я проклинаю себя снова, снова и снова за кражу бриллианта. С тех пор как я стал вором, я утратил покой, покой, покой. И сейчас, сейчас я рад, рад, что камень ушел от меня, что его украли».

– Я не знаю, – рыдал Таунсенд.

Ларкин понял бесполезность своих расспросов и оставил Таунсенда с его болью.

– Ах, простите, отец, – сказал Ларкин, когда едва не сбил отца Донована с лестницы.

– Привет, старый приятель. – Отец Донован был похож на привидение, изнурен до предела, глаза его глубоко ввалились и стали равнодушными. – Как вы? Как Мак? А малыш Питер?

– Отлично, спасибо. – Ларкин кивнул в сторону Таунсенда. – Вы что-нибудь знаете об этом?

Донован посмотрел на Таунсенда и мягко ответил:

– Я вижу человека в горе.

– Извините, мне не надо было спрашивать. – Ларкин секунду подумал, потом улыбнулся. – Хотите партию в бридж? Сегодня вечером? После ужина?

– Да. Спасибо. Был бы рад.

– Хорошо. После ужина.

Отец Донован посмотрел вслед уходящему Ларкину и потом прошел к койке Таунсенда. Таунсенд не был католиком. Но отец Донован не отказывал никому, потому что знал: все они Божьи дети. Но так ли это? «Все ли? – спрашивал он себя с любопытством. – Могут ли Божьи дети поступать так?»

В полдень поднялся ветер и пошел дождь. Вскоре все вымокли до костей. Потом дождь кончился, но ветер не утих. Ветер отдирал куски от пальмовых крыш и вихрем крутил по лагерю вперемежку с обломанными ветвями пальм, тряпками и плетеными шляпами. Затем ветер стих, и в лагерь снова вернулись солнце, жара и мухи. Вода в кюветах держалась в течение часа, потом впиталась в землю. Мух стало еще больше.

Питер Марлоу вяло брел вверх по холму. Его ноги были в грязи. Он захотел спрятаться от бури, надеясь, что дождь и ветер унесут мучающую его боль. Но это не помогло.

Он стал под окном Кинга и заглянул внутрь.

– Как вы себя чувствуете, Питер, дружище? – спросил Кинг, поднимаясь с кровати и доставая пачку «Куа».

– Ужасно! – Питер Марлоу сел на скамейку под навесом, испытывая приступы тошноты от боли. – Рука убивает меня. – Голос его сорвался. – Шучу!

Кинг выпрыгнул из окна и заставил себя улыбнуться.

– Забудьте о…

– Как, черт возьми, я могу забыть о ней?! – Питер Марлоу тут же пожалел о своей вспышке. – Извините. Я нервничаю. Не понимаю половины из того, что говорю.

– Закурите. – Кинг дал ему прикурить.

«Да, – сказал себе Кинг, – ты оказался в затруднительном положении. Англичанин учится быстро, очень быстро. По крайней мере, я так считаю. Посмотрим».

– Завтра мы завершим сделку. Вы можете забрать деньги сегодня ночью. Я прикрою вас.

Но Питер Марлоу не слышал его. Боль выжигала в мозгу одно слово. «Ампутировать!» Он слышал, как визжит пила, и чувствовал, как она режет, размалывая кость в пыль, его кость в пыль. Он вздрогнул.

– Как… как насчет этого? – пробормотал он и оторвал взгляд от своей руки. – Вы действительно можете что-то сделать?

Кинг кивнул. «Ну вот видишь? Ты был прав. Только Питер знает, где деньги, но Пит не пойдет за ними, пока ты не устроишь лечение. Нет лечения – нет денег. Нет денег – нет торговли. Нет торговли – нет дохода». Поэтому он вздохнул и сказал себе: «Да, ты хорошо разбираешься в людях. Ты рассчитал все правильно прошлой ночью, и все прошло неплохо. Если бы Пит не рискнул, мы оба сидели бы в тюрьме без денег и без ничего. А Пит принес удачу. Сделка оказалась фантастической. И помимо всего прочего, Пит порядочный человек, хороший парень. И черт возьми, в любом случае кому хочется терять руку? Пит имеет право давить. Я рад, что он кое-чему научился».

– Предоставьте это Дяде Сэму!

– Кому?

– Дядя Сэм! – Кинг не сводил с него решительного взгляда. – Американский символ. Вы понимаете, – добавил он раздраженно, – это как Джон Булль [23] Джон Булль – прозвище типичного англичанина. .

– О, извините. Я просто… сегодня… я просто… – Приступ тошноты охватил Питера Марлоу.

– Идите к себе в хижину и отдохните. Я обо всем позабочусь.

Питер Марлоу неуверенно встал. Он хотел улыбнуться и поблагодарить Кинга, пожать ему руку и благословить его, но помнил только слово «ампутация» и думал только о пиле, поэтому лишь кивнул и вышел из хижины.

«Господи! – горько сказал себе Кинг. – Он думает, я брошу его в беде, что я ничего не сделаю, если он не нажмет на меня. Боже правый, Питер, я помогу. Обязательно. Даже если ты не оправдаешь моих ожиданий. Черт! Ты же мой друг».

– Эй, Макс!

– Да.

– Приведи сюда Тимсена, живо!

– Конечно, – сказал Макс и ушел.

Кинг отпер черный ящик и достал три яйца.

– Текс, хочешь приготовить себе яйцо? Вместе с этими двумя?

– Нет, черт побери! – ответил Текс, ухмыляясь, и взял яйца. – Эй, я тут посмотрел на Еву. Клянусь Богом, она стала толще сегодня.

– Невозможно. Ее спаривали только вчера.

Текс сделал несколько танцевальных движений.

– Еще двадцать дней – и мы снова заимеем потомство. – Он взял масло и вышел из хижины на кухню.

Кинг снова лег на койку, задумчиво почесывая москитный укус и следя, как на стропилах охотятся и спариваются ящерицы. Он закрыл глаза и с удовольствием задремал. Сейчас всего двенадцать, а он уже выполнил все, что было намечено на день. Черт, все было закончено сегодня к шести часам утра!