Сьюзан Вриланд - Клара и мистер Тиффани

Однако же приятный голосок прочирикал в трубке:

— Папа проснулся и хочет увидеться с вами.

Вверх-вниз по лестницам, надеть шляпу и пальто, вылететь из двери и вновь ехать на трамвае. Он рывком двинулся с места, и моя шляпа улетела с порывом ветра. Я попыталась высвободиться и спрыгнуть на ходу, но двое мужчин удержали меня, будто я собиралась совершить самоубийство. Я сошла на следующей остановке, спокойная, как морской конек, чтобы показать, что пребываю в здравом уме, затем быстро пробежала назад два квартала в поисках шляпы. Я бродила с жалким видом — это была любимая шляпа Джорджа. Раздраженная тем, что кто-то подхватил ее за эти несколько минут, и обеспокоенная, как бы не опоздать к мистеру Тиффани и попасть туда только для того, чтобы обнаружить его вновь заснувшим, я села на следующий трамвай и прибыла вовремя.

Маленькая мисс Тиффани провела меня в большую комнату, где в камине потрескивал огонь, на каждой плоской поверхности были расставлены цветы и прочие прекрасные вещи, насладиться которыми у меня не хватило присутствия духа, потому что мистер Тиффани лежал в постели с открытыми глазами под столь пушистым покрывалом, что почти не было заметно присутствие его тела. Вид его, такого бледного и хрупкого, превратил потерю шляпы в малозначимое событие.

— Извиняюсь за то, что не проснулся, когда вы приезжали утром, — вымолвил больной слабым голосом.

— Вы слишком много работаете.

— Похоже, мне не удается сдержать себя. — Он жестом пригласил меня подвинуть поближе к кровати плетеное кресло с подушками изумрудно-зеленого цвета. — Поближе, — попросил мистер Тиффани и с усилием приподнялся до сидячего положения. К его халату из индийского шелка была приколота роза.

— Вы полагаете, роза поможет вашему дыханию?

Он легонько похлопал по ней:

— Это — мой товарищ. А теперь, после того как я пропустил все свои обходы в понедельник, мне хочется знать, как продвигаются все проекты.

Я доложила, что последние три из четырех мозаичных панелей, изображающие сцены из Гомера, над которыми мы работали для Принстонского университета, завершены более чем наполовину. Поскольку все три панели были общей шириной восемьдесят футов, а мы уже настолько продвинулись, он остался доволен. Я описала нашу работу по лампе со стрекозами с прототипом эмалевого основания работы Элис, повторяющим мозаичные примулы, и по магнолиевому витражу Агнес для Парижской выставки.

— Самое неподходящее время для моего отсутствия, к Пасхе необходимо смонтировать витражи в четырех церквях и для выставки в галерее Графтона в Лондоне, да еще подготовить экспонаты для отсылки в Париж.

— Вам не стоит беспокоиться. Все будет сделано.

В эту минуту я подумала о своем отчете по четвергам и задала себе вопрос, каким же образом будет сделано это.

— Чтобы организовать хорошую выставку, мне придется ограбить весь склад. Как насчет витража «Зима»?

— Мы используем тройные и даже четверные слои, чтобы получить красивые варианты глубины.

— Если это необходимо, не останавливайтесь перед использованием пяти или шести слоев. Таскать придется не вам.

— Сейчас я веду подбор для сосновых лап, снега и лунного света. Дело идет неплохо. — Я развернула стекло, принесенное в сумке, и протянула его к свету. Тонкие зеленые нити на фоне смешанного синего и белого представляли собой сосновые иглы на фоне неба.

— Да, да. Хорошо. Никакой краски. Удостоверьтесь, что снег будет изготовлен с тенями, позволяющими предположить, что он тает.

— Мы обнаружили, что капли тающего снега на верхней сосновой лапе лучше ловят свет в прозрачном стекле, нежели в белом.

— Правильно.

— Лилиан Палмье делает костер на переднем плане. Она наложила друг на друга несколько слоев желтых, золотых и оранжевых оттенков под стекло с рябью. Картина действительно имеет вид поблескивающего пламени. А когда установленные горбыльки будут спаяны вместе и покрыты черным цветом, они станут выглядеть как обуглившиеся полена.

— Пусть так, но ведь вы оборачиваете фольгой тонкие детали, не так ли?

— Да, и граненное под драгоценные камни стекло тоже. Мисс Берн и я нарезали несколько прекрасных драгоценных камней. Она — наш предпочтительный резчик для данного витража. Мы не даем ей ни одного ответственного куска, пока все не согласуем его.

— Все куски ответственные. — Он повернул свою голову, чтобы посмотреть, уяснила ли я это.

Я кивнула.

— Когда повезу это в Париж, французы увидят импрессионизм в стекле вместо краски. Вместо импрессионистов, использовавших краски и черно-белый рисунок, чтобы показать свет, мы будем создавать картины посредством света. Это будет грандиозное возвращение после 1889 года и дутых наград Ла Фаржа.

Я сомневалась, что они полностью дутые. Здесь всплыло на поверхность тщательно скрываемое разочарование.

— Абажур со стрекозами не будет готов для этой покупательницы в течение недели, потому что надо выполнить еще работу по металлу. Простите, но это было невозможно.

— Ей просто придется подождать. Когда закончите все три, вырежьте шаблоны из латуни, чтобы они прослужили дольше. Я уверен, вы будете выпускать их сериями. У вас есть мотив для мозаичной основы для Парижа?

— Пока нет. Прошло только трое суток.

— Я просто поинтересовался. Мне хочется взглянуть на «Зиму» до того, как ее отправят в металлическую мастерскую.

— Вам пока нельзя быть в гуще процесса создания всех вещей. Вы не думали о том, что Рубенс или делла Роббиа тоже хворали и им приходилось иногда оставлять свои мастерские на других?

Он задохнулся, услышав это. Я поднесла к его губам стакан воды, и эта вольность, которую я позволила себе, заставила меня затрепетать. Я задержалась на несколько мгновений в этой проходящей близости, перед тем как отправиться с пустым стаканом на кухню, чтобы наполнить его.

В комнате для завтрака я обратила внимание на поговорки, выжженные в деревянных бревнах низкого потолка. «Простая жизнь и возвышенные мысли» заставили меня пробормотать: «Что за нелепость». Когда я вернулась к его изголовью, то сказала: «Простая жизнь и возвышенные мысли, как бы не так».

— Это было сделано для моего отца. Он думал, что после смерти Мэй я связался с беспутными людьми, имея в виду архитектора Стэнфорда Уайта и моих приятелей по проекту в театре «Лицеум». Я подумал, что, если у меня будет дом, вмещающий в себя все три поколения, он будет чувствовать, что присматривает за мной. Так что я спроектировал два нижних этажа для него, третий — для семьи моей сестры, четвертый для нас и пятый — для моей студии. Хотя я и ограничивал себя в оформлении его жилья, он назвал его «сорочьим гнездом несовместимых оформительских элементов». Он никогда здесь не жил.