Джек Дэнн - Собор памяти

Когда комната вокруг Леонардо опустела, ему показалось, что тёмная пелена окутала всё кругом, и он вздрогнул, будто просыпаясь.

Милая маленькая птичка, мученье

моё со мной...

Всякий инструмент изготавливать

надлежит с умением.

Тёмные воды Арно отражали сияние факелов переходящей мосты процессии. Крестьяне из пригородов бичевали свои грязные тела кожаными бичами и цепями, а их пастыри несли драгоценные реликварии с костями святых и щепками от Креста, извлечёнными из сырых церквушек, к неистово бьющемуся сердцу Флоренции. И точно так же горожане запрудили мощёные улицы и переулки Флоренции, освещённые диким пляшущим светом факелов.

Огромные тени прыгали и карабкались по растрескавшимся стенам домов, по обитым дверям и нависающим аркам на железные крыши, будто духи и дьяволы явились на праздник из тёмных своих владений. Миллиарды запахов, приятных и мерзких, витали в воздухе: жареное мясо, жимолость, памятный с детства запах свечного воска, требуха и моча, скот и кони, острый запах вина и сидра, и повсюду — запахи пота и надушенных немытых тел. Крики, смех, шаги, шарканье ног оглушали, будто волна человеческого прилива катилась сквозь город. Принаряженные шлюхи оставили свои кварталы между Санта Джованни и Санта Мария Маджоре и, так же как воры и карманники, смешались с толпой. Нищие цеплялись за пришлых провинциалов, вымаливая динары, и приветственно вопили, пропуская мимо себя красные carroccios [18] Колесницы (ит.). с алыми длинными стягами, запряжённые лошадьми в алых попонах. Купцы, банкиры и богатые цеховики были верхами или восседали в удобных колясках, а их слуги шагали впереди, руганью и грубыми тычками расчищая дорогу.

Леонардо пробивался сквозь толпу ко дворцу Пацци. Шум и безумство улиц отражали его собственное неистовство, и он шёл быстро, откровенно держа руку на рукояти острого как бритва кинжала — чтобы остеречь воров и тех, кто мог смеха ради пырнуть прохожего в живот.

С ним рядом шагали Никколо Макиавелли и Зороастро да Перетола. Никколо настоял на том, чтобы сопровождать Леонардо. Все остальные из bottega Верроккьо тоже направились к Палаццо Пацци, и драгоценное дитя, оставшись без присмотра, вполне могло само уйти на улицы разыскивать шлюх или беседовать с крестьянами.

Они продирались через толпу, пока не добрались до Виа дель Проконсоло и Палаццо Пацци, с лоджий и балюстрад которого свисали сине-золотые флаги. Дворец, с его рустированными по последней моде стенами, которые украшали медальоны с геральдическими крестами и воинственными зубастыми дельфинами — гербом Пацци — занимал целый квартал.

Шествие уже началось: Леонардо видел Пацци во главе с их патриархом, умным высокомерным аферистом Джакопо де Пацци. Пожилой крупный мужчина, он прямо сидел на спине статного, богато украшенного жеребца. Его сыновья Джованни, Франческо и Гильельмо ехали рядом с ним. Гильельмо был женат на любимой сестре Лоренцо Медичи Бьянке, что ехала позади в носилках из золотой парчи, окружённая свитой слуг Медичи со значками palle [19] Шар, ядро (ит.) — эмблема и родовой клич Медичи. и французскими лилиями на куртках; но, кроме этих ливрейных лакеев, никаких значков Медичи видно не было. Все Пацци нарядились в золотое и синее, а Джакопо надел камзол, расшитый золотыми дельфинами. Их грумы были в ливреях цветов Пацци, как и эскорт из шестидесяти рыцарей в тяжёлых доспехах. Шествие растянулось на милю, и казалось, что в нём участвуют все священники Флоренции. Священники и аббаты, монахи и монахини, все в чёрном и сером, как очищенные от грехов души, плыли в неестественно тёплом ночном ветерке. Они высоко держали тонкие свечи, чтобы не обжечь горожан; и мерцание свечей стало светящимся облаком, наподобие того, что, как говорят, плыло перед древними израильтянами, ведя их по пустыне.

Его преосвященство архиепископ дожидается Джакопо в Санти Апостоли, что рядом с Понте Веккио. Это была маленькая приходская церковь, не то что великий Дуомо, но её, по преданию, заложил Карл Великий, а дарохранительницу сделал из глазурованной терракоты Джованни делла Роббиа. Сам архиепископ держит кремни от Гроба Господня. В пышной церемонии он передаст святые осколки почтенному старцу.

Но предназначены они для Дуомо, храма, где будет ждать семья Медичи. Сегодня Дух Христов, который символизируют эти кремни, вспыхнет в стенах Флоренции, и чудесная огненная птица принесёт удачу счастливейшему из городов мира.

— Ты видишь Сандро? — прокричал Леонардо Зороастро да Перетола, одновременно покрепче прижимая к себе Никколо, чтобы мальчишка не потерялся в давке. Скамьи были переполнены — в основном женщинами и детьми, — и Леонардо никак не мог разглядеть Боттичелли.

Элегантная дама средних лет с точёными чертами лица и завитыми чёрными волосами, которые окутывала мантилья, с рукавами — по классической моде — отвёрнутыми до плеч, сидела неподалёку от Леонардо. Она сердито говорила что-то сидевшей рядом матроне и была, судя по всему, приверженкой Пацци. Весь последний месяц только и разговоров было, что о произволе Лоренцо и о том, как возмущены этим произволом Пацци. Двое клиентов семьи Лоренцо оспаривали наследство у некоей Беатрисы Борромео, жены Джованни де Пацци. Её отец умер, не оставив завещания, и она предъявила права на наследство. Но Лоренцо использовал своё влияние, чтобы задним числом провести через совет закон в пользу своих друзей. По этому новому закону состояние отца, умершего без завещания, переходило не к дочери, а к ближайшему родственнику-мужчине. По выходе этого закона сын Джованни Франческо так разъярился, что оставил Флоренцию и ныне жил в Риме.

— Должна сказать, я удивлена, что Франческо вернулся из Рима, чтобы участвовать в шествии, — говорила элегантная дама.

— Не удивляйтесь, — отозвалась матрона, — это его долг — почтить семью.

— Если только Медичи не отменит этого тягостного закона, между семьями вспыхнет война, помяните моё слово, и пострадают все — особенно женщины.

— Ах, — сказала матрона, озираясь по сторонам, — мы созданы, чтобы страдать. А его великолепие, думается мне, был раздражён из-за того, что его младший братец проиграл в этом году скачки Пацци — я так считаю.

— Ну что же, запомните мои слова — быть беде...

Юный Макиавелли, откровенно подслушивавший разговор, сказал Леонардо:

— По-моему, его великолепие не стал бы из-за скачек трогать такое важное семейство, как Пацци, — как ты думаешь?

— Идём, — невпопад, рассеянно ответил Леонардо. «Где же Сандро? — спрашивал он себя. — И где Зороастро?» В голову ему лезло самое худшее. Возможно, что-то случилось с Джиневрой. Леонардо ещё раз обошёл вокруг скамей: толпа поредела, но лишь слегка. И тут он заметил, что Никколо рядом нет. Он встревожился и, зовя его, пробежал мимо кучки молодых людей — их было с дюжину, все в ливреях знатной семьи, возможно, недавно набранные телохранители.