Ганс Эйнсле - Я, Минос, царь Крита

Мы не захватываем островов вплоть до вашего побережья, а защищаем их и создаём торговые опорные пункты.

— Ты доволен? — спросил посланник.

Я улыбнулся.

— То, что несколько лет назад представлялось недостижимым, сейчас становится повседневным делом. Мои суда доставляют из Египта даже длинношёрстных обезьян. Многие семьи теперь считают, что, приобретая их в качестве домашних животных, они демонстрируют своё благосостояние.

Финикиец снова и снова возвращался к вопросу о моём мнимом владычестве на море. Может быть, он завидовал моим успехам в торговле?

— Знаешь, — сказал я, — мы рассматриваем море как мост, соединяющий нас с другими народами. Благодаря моим ветряным насосам мне удалось осуществить дополнительное орошение плодородных земель. Мы возделываем земли, выращиваем скот, используем леса; мы ведём оседлый образ жизни и любим свою родину. Мы не стремимся становиться завоевателями — мы добиваемся благосостояния. У нас любят танцевать. Мне всегда доставляет удовольствие наблюдать, как самозабвенно люди танцуют.

Когда посланник завёл речь об интригах финикийских жрецов, я признался, что тоже опасаюсь своих жрецов, потому что они могут ограничить мою свободу в принятии решений.

— Знаешь, Рапану, — сказал я, — я всегда разрабатывал свои законы с чистым сердцем и чистой совестью. Но это меня не удовлетворяет — я хочу сделать их ещё совершеннее.

— Благородный Минос, — ответил он. — Путь каждого человека предопределён, никому не уйти от своей судьбы. Но если бы ты, несмотря на своё негативное отношение к тайным знаниям жрецов, воспользовался бы ими в собственных интересах, тебе удалось бы принимать ещё более справедливые решения, потому что ты знал бы истинные настроения людей. Душевного равновесия, без которого невозможно быть справедливым, ты достигнешь только в том случае, если добьёшься слияния с космосом.

— Боги помогут мне, — уверенно заявил я.

— Их благосклонность ты завоюешь опять-таки с помощью тайных знаний. Каждому человеку приходится изо дня в день бороться со злыми силами, а тебе, царю, особенно. — Он закрыл глаза, словно грезил. Потом опять заговорил: — Все мы, благородный Минос, должны страдать, и мы обязаны с достоинством переносить эти страдания, поскольку без них невозможны зрелость и продолжительное счастье. Звёзды говорят мне, что тебе суждено ещё немало страдать. Эти страдания станут пробным камнем твоей души, и ты познаешь, что есть добро и что есть зло. Ты научишься отличать мудрость от глупости.

Мне всё больше казалось, что финикийский посланник — мой брат. Мы сидели друг против друга за праздничной трапезой, и я начал расспрашивать его о жизни.

— Ты родом из Финикии... — начал я.

Посланник помолчал, а потом отрицательно покачал головой.

— Мой царь, Хаггусили, да хранят его боги, хетт.

— Я считал, что ты финикиец? — удивился я.

Старик тонко улыбнулся:

— Моя родина — Угарит, так что по рождению я — финикиец. Однако отец нашего царя сделал нам так много хорошего, что мы охотно пошли под его власть, и видим в многочисленном хеттском народе не поработителей, а своих друзей. Я служу по убеждению и из чувства благодарности хеттскому народу. — Он опять выразительно посмотрел на меня. — Народы средиземноморских государств начинают представлять всё большую опасность. Возможно, уже через несколько лет нужно будет принимать какое-то решение. Неплохо, благородный Минос, если бы наши народы стали союзниками.

— Вы пользуетесь другой письменностью? — спросил я через некоторое время.

Посланник кивнул.

— У вавилонян мы позаимствовали клинопись, однако усовершенствовали её, — с гордостью заметил он.

— Ведь ты — из Угарита, — повторил я.

— Собственно говоря, из Хаттусаса. Его порт очень важен для нашей торговли, и я нередко бываю там со специальной миссией. Знаешь, — подчеркнул он, — Угарит поддерживал тесные связи с Критом ещё до катастрофического наводнения.

Некоторое время мы ели и пили молча.

Я первым нарушил молчание:

— В Угарите есть дворец?

— Да. Он раскинулся на большой территории. В нём семь входов и более семидесяти помещений. А ещё в Угарите открыта школа письменности.

— Школа письменности, — повторил я. — Она финикийская или хеттская?

— Этот вопрос делает тебе честь, благородный Минос, он говорит о том, что ты улавливаешь разницу. Наша школа — пример слияния народов и их языков. Ученики отбираются очень придирчиво: им предстоит изучить не только грамматику, но и самые разнообразные способы написания. Мы, естественно, заботимся о своём финикийском языке, но и о языке хеттов тоже. Аккадский язык [20] Аккадский язык — по названию древнего города Аккад (в Месопотамии) — древнесемитский язык, имевший два диалекта: ассирийский и вавилонский, поэтому он имеет также название ассиро-вавилонского. Памятники письменности с XXIII по VII в. до н. э. на основе шумерского клинописного письма. — это язык религии и дипломатического общения со странами Междуречья. Не менее важен для нас и египетский, потому что это язык самого крупного торгового партнёра.

— Вы пишете, вероятно, как и мы, на глиняных табличках. И это замечательно, — серьёзно заметил я.

Встретив его вопросительный взгляд, я пояснил, что глиняные таблички в большинстве случаев неподвластны времени и расскажут потомкам спустя тысячу с лишним лет о жизни хеттов и финикийцев.

— И о микенцах, — добавил он.

— Надеюсь, только хорошее? — пошутил я.

— И да, и нет... Микенцы возвели внушительные дворцы, проложили немало дорог, мостов и соорудили огромные купольные гробницы. Для этих работ им требовались рабы. Не знаю, откуда ты, благородный Минос, берёшь рабочую силу для расширения портов, восстановления дворцов на Крите. Твои родственники на материке видят в работорговле, прости мне такой вывод, весьма прибыльное дело.

Да и твои пиратские суда нередко приходят к нам и увозят жителей в рабство...

— Я посылал их только в Ливию... — попробовал оправдаться я.

Он кивнул и напомнил, что ведь у меня есть ещё брат.

Когда мы с ним прощались, было уже далеко за полночь.

Солнце позолотило бычьи рога, украшавшие дома жителей. Уже несколько часов на улицах и площадях толпились любопытные, собравшиеся поглазеть на пышную церемонию возведения Рианы в достоинство царской жрицы.

Я оказал ей честь, исполнил возле священного ковчега обязанности носителя даров. Потом во главе торжественной церемонии я сопровождал Риалу в тронный зал дворца и почтительно просил её занять место на троне рядом с собой, ибо прошедшее посвящение делало её теперь перед богами моей женой.

Мы оба были взволнованны, её глаза светились, словно в каждую клеточку её тела вселилась Великая богиня, словно она сама была Великой Матерью.