Ганс Эйнсле - Я, Минос, царь Крита

— Что здесь произошло? — спросил я одного раба, боязливо выползшего к нам из какого-то подвала.

Критянин посмотрел на меня так, словно не понял моих слов. Тогда я спросил:

— Как случился такой ужасный пожар?

— Это жители гор. Они погибали от голода и от безысходности напали на дворец. Думали, что кладовые полны зерна и масла, но, разочаровавшись, пришли в бешенство...

— Ты уже был здесь, когда землетрясение и гигантские волны разрушили остров?

— Нет, я был тогда со своими родителями и пережил случившееся поблизости от Ахарны, где мы жили при имении царя. Мы проснулись от гула, исходившего из земли. Весь дом содрогался. Потом с потолка стал кусками отваливаться гипс, пол медленно вздыбился, а по стенам пошли трещины. В ужасе мы выскочили из дома. Других, которым повезло меньше, швырнуло на пол. Они уже не смогли выбраться наружу и погибли под обломками своих обрушившихся жилищ. Некоторые толчки шли снизу-вверх, иные — сбоку. — Он печально взглянул на меня: — Потом вспыхнул огонь от опрокинувшихся светильников и расколовшихся печей. Ткани, изделия из соломы, дерево, сено, высушенное зерно, масло — всё было охвачено пламенем. Те, кого засыпало обломками, задохнулись или сгорели заживо... с тех пор мы постоянно следим за всякими приметами.

— Какими?

— Когда домашние животные становятся беспокойными, крысы спасаются бегством, собаки начинают выть. Испуганное вспархивание птиц и раскачивание подвешенных предметов тоже служит предостережением.

Мои мысли обратились к Гайе. А раб продолжал свой печальный рассказ:

— У северного побережья море отступило на несколько сотен шагов. Все волноломы, затопленные прежде гавани и дома вновь обнажились. В некоторых местах берег поднялся почти на две ширины ладони.

— А где царь, где его свита?

— Все были убиты во время нападения. Теперь теми немногими делами, которые здесь ещё можно уладить, руководит один жрец с несколькими жрицами, — грустно пояснил он.

— А где они живут?

— Внизу, в жреческом доме. Из уважения к покойному царю и его приближённым никто не решается переступить порог уцелевших помещений дворца.

Вокруг меня были дома, почерневшие от пожара стены. Хотя мне доводилось видеть немало городов и замков, но даже в мечтах я не мог вообразить столь величественное сооружение.

— И здесь всегда жили только цари? — взволнованно спросил я. — Или, может быть, часть помещений дворца предназначалась для отправления культа, служила, например, центром мистерий?

Раб сдержанно улыбнулся.

— Если бы эти здания служили исключительно для отправления культа, где располагались бы дворцы царей, жилища для чиновников, кладовые, мастерские ремесленников? Да, здесь всегда жили только цари со своим двором. — Он с гордостью посмотрел на меня. — Жрецам для их обрядов тоже отводились специальные помещения, но из свыше тысячи помещений царю и его приближённым принадлежало не менее шестисот, если не семисот. Хочешь взглянуть на то, что сохранилось после землетрясения и нападения горных племён? Я с удовольствием покажу тебе.

С трудом отыскивая дорогу, спотыкаясь, мы преодолели горы мусора и перебрались через стены.

— Вход во дворец с северной стороны, — пояснил раб. — Вот это — центральный двор, а там, — он указал рукой на каменные завалы, — западный двор. Видишь, он расположен ниже и дышит красотой и гармонией. Нам всем он очень нравился. Где бы ни были, мы всегда видим гору Юхтас. Это священная гора, символизирующая богиню земли. — Пройдя несколько шагов, он сказал: — Руины к востоку, задняя стена которых возносится к небу словно стрела, были некогда залом священных обоюдоострых топоров.

Мы бродили по проходам и коридорам, поднимались по лестницам, отыскивали тропинки и проходы, поскольку многие улицы были завалены обломками рухнувших строений.

— Здесь жила царица, — рассказывал раб, производивший хорошее впечатление своей образованностью и осведомлённостью. — Там располагались подвалы и кладовые.

Я с волнением осматривал фрески, украшавшие многие помещения.

— За этими обугленными колоннами находились покои царя, — словно издалека, долетели до меня слова, пока я с удивлением осматривал город развалин. — Строители дворца превзошли самих себя. Одна только эта просторная лестница делает им честь. Они приняли в расчёт даже климат: летом в помещениях прохладно, а зимой — тепло.

Я снова и снова вглядывался в часто встречавшиеся изображения жриц. А может быть, это были богини, принимавшие жертвенные дары. Я размышлял, а не принадлежала ли власть здесь царице, а не царю?

— А это — коридор процессий, — продолжал свои пояснения раб.

Затем мы пересекли небольшой внутренний двор в восточном крыле дворца, и я увидел фреску, на которой был изображён юноша, прыгающий через быка. Другая фреска запечатлела единоборство какого-то атлета со священным быком. Я не раз задерживался перед алтарями, чашами для омовения, столами для жертвоприношений, святилищами, украшенными обоюдоострыми топорами и парами рогов.

— Эти помещения предназначались для отправления культа, — услышал я, — они принадлежали богам, которым царь поклонялся с невиданной пышностью и приносил жертвы в дни празднеств.

Ко мне подошёл Кладиссос, предводитель моих воинов, и доложил, что никого из защитников в живых не осталось — он осмотрел всё кругом и привёл все дела в порядок. Я понял намёк, содержавшийся в словах «привёл все дела в порядок», и поблагодарил Кладиссоса.

— Здесь всегда совершался ритуал Священного брака, — торжественно объявил он.

Я вопросительно поднял на него глаза, а он сказал, что, в отличие от других стран, царь вступал здесь в связь с верховной жрицей не втайне, а у всех на глазах.

— Обряд Священного брака, — ответил я, — известен и в Междуречье. Там это происходило на вершине зиккурата, а значит, втайне. А внизу народ радостно отмечал это событие и ликовал, превращая его в великий праздник.

— Во всех дворцах существовали возвышенные места, с которых можно было лицезреть культовые танцы и обряд Священного брака.

— Разве среди жриц не было волнений — я имею в виду борьбу за власть, — спросил я, — когда царь выбирал партнёршу для этого ритуала? Ведь могло случиться так, что выбор его падал на самую красивую, но, в глазах остальных, может быть, не самую достойную?

— И очень даже часто. Я уже говорил, что царю разрешалось дарить свою любовь только верховной жрице. Так что они чередовались, и в результате во дворцах затевались интриги. Многие считали себя достойной стать верховной жрицей, требовали этого, и нередко вспыхивали серьёзные стычки. С тех пор как я наблюдал этот ритуал, прошло уже много лет, — грустно признался раб.