Ганс Эйнсле - Я, Минос, царь Крита

Меня одолевали противоречивые чувства. Отец желал, чтобы мы завоевали Крит по возможности бескровно. Он постоянно внушал, что нам следует вести себя так, чтобы жители острова видели в нас освободителей и спасителей. Но что будет, если они станут обороняться и дело дойдёт до серьёзных стычек?

Каждому боевому кораблю было указано, куда причаливать. Перед каждым была поставлена своя задача. По мере приближения к берегам Крита я всё больше задумывался о войне и мире, о страданиях и радости. Что принесут с собой ближайшие часы?

Капитан стоял рядом со мной.

— Жители различаются по своим обязанностям, — пояснил он. — Первая и самая важная группа населения — жрецы, за ними идут воины, на третьем месте — крестьяне, а на четвёртом — ремесленники.

— Воины? — переспросил я. — А мне говорили, будто Крит не нуждается в воинах, что его города не обносятся оборонительными валами...

— Во многих местах существует охрана. — Он повернулся, чтобы отдать кое-какие распоряжения. — На острове мало воинов, поскольку война не является для нас необходимостью, она всего лишь форма обороны. Но Криту всё время приходилось защищаться от пиратов и торговых конкурентов. Ведь создавались новые рынки, а это не всегда обходится без применения оружия. Не будем забывать, что каждый дворец был центром той или иной сферы влияния, и это неизбежно приводило к раздорам. Во все времена спорили из-за охотничьих угодий и пастбищ, за право владеть источниками воды и пахотными землями. Так что каждому царю требовались солдаты. Для мелких стычек, разбойничьих набегов и отражения нападений вполне хватало пращников, лучников и мечников. Более крупные военные операции проводились только в благоприятное время года, то есть с весны до осени. Завоёванные земли разграбляли и затем сжигали дотла, а их жителей превращали в рабов. Впрочем, так происходит повсюду, — по-деловому добавил он.

— Я-то считал, — ответил я, помедлив, — что критяне, обладая такой высокой культурой, были некогда миролюбивым народом!

— Видишь ли, царевич, — заметил он, — каждый человек борется за своё существование, будь он крестьянин или пастух, рыбак, ремесленник или торговец. Повсюду существуют господа и слуги, победители и побеждённые, и древняя мудрость гласит, что победитель обладает властью, а вместе с нею и всеми правами. Имеется, правда, ещё один мотив для завоевания деревень, — заметил он как-то двусмысленно.

Я вопросительно взглянул на него, и он ответил, что победитель, чаще всего владелец дворца, раздаёт завоёванные деревни вместе с живущими в них крестьянами жрецам храмов и солдатам. Так он вознаграждает их за оказанные услуги.

— Через считанные часы, — печально сказал он, — мы причалим к острову, население которого всё ещё страдает от голода. Многие жители умерли. Могу представить себе, как оставшиеся в живых дрались за каждую горсть ячменя. И вот приходим мы, сытые и богатые, мы — чужеземцы. Я очень удивился бы, если бы они встретили нас благожелательно.

— Мы поможем им, — с энтузиазмом ответил я. — Мы протянем им руку, дадим работу и хлеб. Не забывай, что мы обеспечиваем их будущее. — Потом я восторженно произнёс: — Уже многие годы я люблю Крит и сделаю всё, чтобы он снова был счастлив. Я собираюсь покончить с голодом и подарить людям радость.

— Это слишком хорошо, чтобы быть правдой.

— Разве избавить других от страданий или облегчить их — не замечательная, может быть, даже самая замечательная цель? Однако это не должна быть помощь, которую иногда оказывают по настроению или из сострадания, — она должна стать главным делом нашей жизни.

— Да, — задумчиво заметил капитан, — пора наконец учиться быть людьми.

Когда перед моим взором появились горы и обрывистые берега Крита, я с гордостью взглянул на Ритсоса и Прокаса, моих критских учителей, затем на Келиоса и Пандиона, которые, как и я, были микенцами. Я кивнул им, перевёл взгляд на приближающиеся берега, и у меня возникло ощущение, что передо мной — моя родина, я почувствовал, что когда-нибудь там будет погребено моё сердце.

Наши суда скользили к берегу, подобно каким-то демоническим гигантским рыбинам. Торговцы заранее предупредили меня, что портовые сооружения Ираклиона разрушены и береговая линия претерпела изменения. Поэтому нам пришлось бросить якоря на некотором расстоянии от порта и добираться до берега на небольших лодках или вплавь.

Паруса убрали, и начинающийся день наполнился короткими командами и скрипом корабля, покачивающегося на волнах.

Моих воинов возглавлял Кладиссос — надёжный, храбрый микенец. Его распоряжения были точны и лаконичны. Солдаты, вооружённые пиками и короткими мечами, прыгали прямо в воду; немногочисленные лодки заполнялись лучниками с колчанами, полными стрел, и пращниками, которым не доплыть с их мешками камней.

Когда мы оказались на суше, каждый приготовил своё оружие, ибо за скалами, за развалинами, за каждым домом нас могли поджидать критские воины, готовые к нападению.

Медленно, шаг за шагом, ежесекундно ожидая атаки, мы приближались к группе домов.

Я распорядился не убивать людей, лишь отражать нападение, а любого критянина, который направлялся бы к нам с мирными намерениями, предупреждать, что и мы стремимся к миру.

Территория порта оказалась малонаселённой. Нам попались только рыбаки со своими семьями, несколько торговцев и крестьян.

Нашей целью был дворец Кносса. Мы знали, что многие его помещения пострадали от пожара, однако часть зданий осталась нетронутой.

Мы снова и снова расспрашивали, есть ли в Кноссе солдаты, какова их численность, кто там правит. Ответы были самые противоречивые. Никто не мог сказать нам, нужно ли нам ожидать сопротивления и велико ли число возможных защитников.

Неожиданно рядом со мной появился мой критский раб Ритсос. Его глаза блестели, щёки от волнения раскраснелись; он прислушивался, сгорая от нетерпения, словно охотник.

— За мной! — скомандовал он группе воинов й прокрался с ними к зданию, которое лежало в руинах: впрочем, сохранившаяся часть огромной башни давала представление о том, как оно могло выглядеть до катастрофы.

— Там живёт отец одного моего знакомого. Он, наверное, уже стар. Его брат служит или служил чиновником в Кноссе. Может быть, этот брат живёт сейчас с ним и знает, есть ли в Кноссе солдаты и сколько их.

Мы окружили развалины дома. Ритсос проник в небольшое помещение и вскоре вернулся вместе со стариком критянином.

— Твой брат живёт в Кноссе или с тобой? — спросил он.

Крестьянин, который не мог взять в толк, что мы от него хотим, кивнул, испуганно косясь на нас. Вероятно, он принял нас за пиратов, потому что не переставал клясться, что он беден, дом разрушен землетрясением и небывалым наводнением, а его поля и деревья почти не дают урожая.