Ганс Эйнсле - Я, Минос, царь Крита

Отец величественно поднялся с трона, обнял меня и сердечно поцеловал.

— Желаю тебе много счастья, сын мой. Чти нас.

Обернувшись у дверей тронного зала, чтобы ещё раз поклониться отцу, я увидел, что он взволнованно машет мне вслед...

Когда мы покинули гавани и вышли в открытое море, день уже клонился к вечеру. Медленно сгущались сумерки, и паруса надувались ветром, который должен был доставить нас на Крит. На нас неуклонно опускалась ночь. Солнце полностью скрылось за горизонтом, зажглись первые звёзды; появилась ажурная сеть из бесчисленного множества сверкающих точек, а рядом с ней отливающий перламутром лунный серп.

Ветер крепчал. Моряки взбирались на ванты, паруса наполнялись ветром. Судно всё больше напоминало плуг, который глубоко вспахивал морскую гладь. Вдруг я заметил, что парусник носит название «Толос».

— Толос... — обескураженно повторяли про себя. — Такое имя для корабля? — спросил я, взглянув на капитана.

Тот учтиво приблизился ко мне и спокойно ответил:

— Да, ваша милость. Так мы именуем круглые гробницы, которые бытуют у нас на Крите у южного подножия Иды, высочайшего горного хребта острова. Подобные захоронения можно встретить и в восточной части Крита. Это напоминающие ульи купола из камня с низким входом с восточной стороны. В Платаносе, откуда я родом, тоже можно встретить такие толосы. Они имеют в диаметре почти тридцать шагов. Подобные гробницы возводили у нас на Крите уже много поколений назад; их использовали для захоронения целых родов. Оказывая последние почести усопшему, ему всегда укладывали в гроб его украшения, оружие и сосуды.

— Мне знакомы эти толосы, — ответил я. — Почему ты выбрал для своего корабля название, которое... — Я хотел продолжить, но разве мог я признаться ему, что ни за что не выбрал бы такое мрачное название для судна?

— Я сделал это в память о своих предках. Их души сопутствуют мне. Не будь у меня знаменитых предков, этого судна не существовало бы, и меня самого никогда бы не было на свете. Я — представитель известного на Крите рода. Всех наших покойников мы хоронили в нашем толосе. Когда-нибудь и я найду там свой последний приют; мне кажется, я тогда вернусь домой и обрету свой последний кров. Разве не прекрасно осознавать это?

Мы замолчали и обратили взоры на волны. Вдруг он удивлённо спросил:

— Разве у вас тоже есть толосы, царевич?

Я кивнул и перевёл взгляд на дельфина, который уже некоторое время сопровождал нас. То ли он резвился, то ли хотел лишь продемонстрировать, что способен сравняться с нами в скорости?

— Население Крита живёт бренной, земной жизнью, а мы, микенцы, напротив, заботимся о жизни после смерти. Вероятно, этот культ принесли мои предки, которые помогали египетскому фараону изгнать гиксосов. — Я помолчал, погрузившись в раздумье, а потом сказал: — Вначале мы хоронили своих покойников в иных гробницах. А примерно через два поколения после возвращения наших воинов из Египта мы тоже стали сооружать толосы. Недостаток такого погребения заключается в том, что подобные гробницы видны отовсюду и быстро подвергаются разграблению.

— Говорят, что и критяне помогали изгнать гиксосов из Египта.

Я посмотрел на него и с сомнением произнёс:

— Возможно, но лично я в это не верю.

— Почему?

— Культура твоей родины лишена воинственности: те немногие солдаты, которые у вас есть, — неважные воины. Вероятно, ваша помощь заключалась в предоставлении судов, на которых вы, опытные мореплаватели, доставляли в Египет ахейцев. С тех пор мы союзники.

Я снова задумался и потом сказал, что на воинов, вернувшихся из Египта, произвёл немалое впечатление тамошний культ мёртвых, и они принялись переделывать примитивные захоронения в гробницы. До того времени у нас покойникам клали в могилу только небольшую глиняную вазу. Отныне они стали получать всё необходимое для загробной жизни: оружие, украшения и столовую посуду. Многим клали на лицо золотые маски, как у египтян, а некоторых владык подвергали бальзамированию.

— Удивительно, — признался я, — ты, критянин, которому суждено однажды найти упокоение в толосе Платаноса, служишь нам, микенцам?

Задумчиво глядя на волны, окружавшие корабль, он негромко ответил:

— Мой народ утратил веру в себя и больше не в силах помочь себе сам. Начался разброд, все ссорятся из-за пустяков, этим пользуются мнимые цари, которые на деле оказываются болтунами и обманщиками. Во время гибели Крита я, двадцати лет от роду, оказался на греческом судне, державшем курс в Западную Африку. Это спасло мне жизнь, потому что гигантские волны не достали нас. Если я, критянин, служу вам, то делаю это только оттого, прости меня, благородный царевич, что верю, что тем самым помогаю своей родине. Крит снова воспрянет, когда почувствует сильную руку — сильную, но милосердную. О тебе говорят, Минос, что ты мудр. — Помолчав, он продолжал: — Я плаваю уже более трёх десятков лет, повидал удивительные вещи, которые никогда не забуду: чудовищ, способных проглотить корабль; чёрных, будто эбеновое дерево, женщин с благородными, безгрешными телами, напоминающих скорее богинь. Я видел радуги, сверкавшие, будто райские тропики, и зверей, каких не увидишь даже во сне. Но всё это ничто, благородный Минос, по сравнению с тем счастьем, которое я испытываю оттого, что именно мне позволено доставить тебя на Крит!

— Ты ведь знаешь, — осторожно заметил я, — что мы намерены завоевать твою родину. И это не мешает тебе быть счастливым?

Он мечтательно посмотрел на меня:

— Ты спасёшь Крит, вновь подаришь ему счастье. У нас многие страдают от голода. Пожалуйста, благородный Минос, научи мой народ опять смеяться.

Я медленно прохаживался взад и вперёд, погрузившись в свои мысли. Одного взгляда мне оказалось достаточно, чтобы убедиться — судно прибавило ход. Мне казалось, что даже тучи, собравшиеся отовсюду, хотят подарить нам свежий попутный ветер. Я залюбовался игрой волн, и мне почудилось, будто на них пляшут тёмные тени...

— Это корабли-призраки, — таинственно прошептал капитан, приблизившись ко мне. — Они прокляты и обречены до скончания века бороздить моря. И когда шторм приводит воду в сильное волнение, белые кости утопленников поднимаются из глубины на поверхность и пляшут на волнах, словно обломки застывшей лавы.

Десять дней спустя в предрассветных сумерках перед нашими глазами появились пока ещё неясные очертания берегов Крита. Потом я разглядел горы, которые всегда играли важную роль в жизни острова. Они одаривали столь драгоценной водой, посылали облака и источали прохладу. Они служили прибежищем, наблюдательным пунктом и храмом. На нас, приближавшихся к ним с севера, горы производили сильное впечатление — они казались нам колыбелью богов.