Ганс Эйнсле - Я, Минос, царь Крита

Она обвязала её вокруг пояса и заткнула за неё бронзовый кинжал.

— Чтобы срезать губки. Кроме того, кинжал облегчает погружение, служа дополнительным грузом, — пояснил брат.

— На сколько ты можешь погрузиться? — поинтересовался я у девушки, стремясь скрыть волнение, всё больше охватывающее меня при виде её стройной фигуры.

— На пять, а то и десять человеческих ростов. Обычно губки прячутся под водорослями и в определённых местах на скалах.

Аранос грёб теперь медленно, осматривая поверхность воды, а его сестра стояла рядом со мной, изготовившись к прыжку. Неожиданно спина её напружинилась, демонстрируя силу и гибкость; верёвка на бёдрах и засунутый за неё кинжал выглядели на Дурупи как украшения. Её дыхание сделалось глубоким, она мельком взглянула на меня и прыгнула в море.

То же происходило и на остальных лодках: обнажённые девушки и женщины ждали приказа последовать примеру Дурупи.

Мне показалось странным, что мужчины были одеты, а женщины — совершенно наги.

Мои мысли обратились к временам моей юности. Я вспомнил о Гайе. Я был ещё ребёнком и мало что знал о противоположном поле. Иногда она дарила мне тепло своего тела, стремясь приласкать меня, а я отчего-то противился. Но бывало, я сам искал её тело, целовал его и нежно прижимался лицом к её тёплой коже. Разве это не было моим первым серьёзным впечатлением? Может быть, я, не сознавая того, любил Гайю?

У неё были прекрасные зубы, тёмные глаза, длинные волосы и шелковистая кожа. Разве я хотя бы раз признался ей, что она мне очень нравится — как можно нравиться ребёнку? Может быть, я и в самом деле любил её?

Когда я вернулся к действительности, Дурупи, тяжело дыша, уже стояла передо мной. От холода морской воды её груди стояли торчком. Она горделиво поглядывала на меня, потому что вынырнула с полной сеткой собранных губок. Усевшись на край лодки, она опустила ноги в воду и, глядя на волны, постепенно восстанавливала дыхание, готовясь к очередному погружению.

Аранос грёб осмотрительно, рассчитывая каждый взмах веслом. Временами он поворачивал голову и улыбался сестре.

В душе у меня зашевелилась ревность. Нет ли между ним и Дурупи более близких отношений? Может быть, каждую ночь они проводят на одном ложе? А что, если он видит в сестре женщину, — нормально это или противоестественно?

Я обратил внимание на ту деловитость, с какой Аранос принимал у Дурупи сетку, словно его интересовало одно — хорошие ли губки она собрала.

«Он спит с ней, но не любит её», — мелькнуло у меня в голове.

Дурупи не раз ещё прыгала в море и всегда возвращалась с битком набитой сеткой.

После небольшой передышки рыбаки снова вышли в море, но я всё ещё не мог разобраться, почему нырять за губками и раковинами приходится именно женщинам. Неужели сидеть на вёслах труднее, чем погружаться в море?

«Погружаться труднее», — подсказывал мне внутренний голос.

Наступил вечер. Мои спутники напомнили мне, что я направлялся в Ираклион, чтобы проверить, сдержал ли капитан судна своё слово. Однако атмосфера, царившая в небольшом рыбачьем посёлке, просто очаровала меня. Оказалось, что его обитатели считали поздний отход ко сну предосудительным и полагали, что день всякого уважающего себя человека должен начинаться как можно раньше. Заход солнца означает смерть, утверждали они.

Все собрались в небольшом домике, затерявшемся среди скал. Жаровни с углями излучали приятное тепло. В небольших корзинках лежали съедобные водоросли. Пахло морской водой, водорослями, рыбой и человеческим потом.

Люди всё прибывали; они ужинали, отдыхали и возносили молитвы.

Пожилая женщина угощала вином. Чаши пошли по кругу. Уже после нескольких глотков собравшиеся оживились.

Рабы стали готовить мне постель, рядом со мной улеглись Аранос и Дурупи. Они заснули обнявшись, словно влюблённые.

Откуда-то появился староста деревушки. Мельком взглянув на меня, он подошёл к Дурупи, разбудил её и шепнул что-то на ухо. Она сбросила одежду и подползла ко мне.

Мог ли я отвергнуть её?

Первый же поцелуй показал, что девушка целиком отдаётся страсти...

— Ты любишь брата? — ревниво спросил я.

— Люблю.

— За что?

— Он руководит мной.

— Как это понять?

— Мне кажется, — она поцеловала меня, — он знает меня лучше остальных мужчин. Знает мои слабости и положительные качества, мои страхи и надежды. Он угадывает, что мне нужно в те или иные моменты...

— Ты собираешься замуж?

— Да! — выдохнула она. — Конечно! Всякая женщина подобна дереву, от которого ждут плодов. Иначе жизнь была бы бессмысленной.

Вдруг она вздрогнула, будто испугавшись чего-то.

— Что с тобой?

— Завтра тебе действительно нужно уезжать? — спросила она.

— Увы. Сегодня я собирался попасть в Ираклион. Надо проследить за отходом судна, от его успешного плавания очень много зависит. Впрочем, это может подождать до завтра. А потом меня ждут дела. Очень много дел. Почему ты спрашиваешь?

— Когда ты рядом, Минос, я нахожу самые большие губки и самые красивые раковины. Ты для меня просто находка. — Она испытующе посмотрела на меня и сказала: — Вся наша жизнь состоит из находок и потерь. Мы всемерно стремимся к находкам и делаем всё возможное, лишь бы избежать потерь. Это касается и любви.

— Может быть, и ты нужна мне, потому что ты тоже для меня находка, — задумчиво прошептал я. — Мне хорошо с тобой...

— Только потому, что я молода и красива?

Я снисходительно улыбнулся.

— Ты честна, Дурупи. У тебя светлая головка, жизнь предназначила тебя для борьбы. Мне нужны энергичные люди с прямым характером, готовые поддержать меня в моих начинаниях. Возможно, я попрошу тебя перебраться ко мне во дворец...

Она отрицательно покачала головой:

— Я не хочу.

— Отчего? — удивился я. — Тебе будет хорошо, ты будешь красиво одеваться, сможешь следить за собой и жить в роскоши...

— Я предпочитаю быть первой в бедной хижине, нежели последней во дворце, — ответила она без обиняков.

Её слова подействовали на меня так, словно я получил пощёчину. Я судорожно проглотил слюну и спросил:

— Чего бы ты хотела?

— Всегда оставаться самой любимой твоей наложницей и... — она сделала паузу, подыскивая слова, — и не умереть уже на другой день какой-нибудь загадочной смертью.

— Откуда у тебя такие мысли?

— Не секрет, что некоторые женщины, которых ты любил, погибли от яда. Какая-то змея...

Я поднялся и вышел в темноту ночи. Прохаживаясь взад и вперёд вдоль берега, я снова погрузился в размышления: существовал ли какой-то человек, убивавший ядом женщин, которые дарили мне свою любовь?

«Возможно, это Сарра, — нашёптывал мне внутренний голос, — ведь из-за ядовитой змеи она лишилась родителей. А что, если с тех пор она считает, будто владеет способом устранять опасных соперниц?»