Сесилия Холланд - Иерусалим

— Стало быть, ты продолжаешь упорствовать в своём грехе; ну а я упорствую в своём. — Герман поднялся: до начала вечерни ему надо было кое-что сделать.

— Я исповедуюсь тебе, — сказал он. — Когда возникнет нужда.

Раннульф сохранит исповедь в тайне. Если грех Германа — то, что Герман замыслил, — станет известен общему собранию, он окажется в серьёзной беде. За спиной прецептора, в амбулатории, раздались голоса: пришли сержанты, чтобы зажечь светильники и подготовить всё к вечерне. Герман вышел на воздух, оставив Раннульфа одного в святилище.

Зима — время сражений; летом жара, сушь и недостаток провианта держат воинов дома. Так что лето после Рамлеха было тихим. Потом — в сентябре, в праздник Зачатия, — магистр тамплиеров отправился к королю и сообщил ему, что Саладин вновь собирает армии и что наиболее вероятной точкой его удара будет большой новый замок Частелет, который король возводил у Брода Иакова на Иордане, к северу от Тиверианского озера.

— Тогда я призову своих рыцарей, — сказал король, — и приготовлюсь сам. Мы должны усилить гарнизон в Настелете.

— Сир, — отвечал Одо де Сент-Аман, — мы уже послали туда пятьдесят наших братьев. Ими предводительствует маршал, Жерар де Ридфор.

Одо де Сент-Аман привёл с собой в королевский чертог десяток рыцарей, дабы сделать свой визит более величественным. В первом ряду почётной стражи стоял Раннульф. Руки его лежали на рукояти меча, мысли были жестоки и мстительны.

Он узнал о намерениях султана через своих людей на базаре; он принёс эту весть на общее собрание — и там, перед всеми, с помощью доброй половины рыцарей Жерар де Ридфор надменно, как император, отобрал у него этот поход. Теперь маршал скакал к Броду Иакова, а Раннульф стоял, безымянный, среди простых воинов, дожидаясь приказа, что и как делать.

На собрании он вышел из себя, кричал на де Ридфора и Одо, едва не обнажил меч. Униженный, он укрылся в затенённом конце трапезной, покуда магистр не вызвал его вперёд, и снова получил публичную выволочку. Руки его тряслись до сих пор. Он так стискивал рукоять меча, что пальцы свело болью. Стоявший рядом с ним Герман де Монтойя бросил на него косой взгляд.

— ...Мы пошлём к графу Триполитанскому, дабы уведомить его об этом и испросить подмоги.

— Это принцесса? — шёпотом спросил Герман.

Погруженный во мрак своего гнева, Раннульф, не подумав, поднял глаза и совершил ошибку — взглянул на неё. Он тут же потупил взгляд.

— Да.

Тонкая, в голубом платье, волосы распущены по плечам, как у девушки...

— Интересно, — заметил Герман, — что она здесь делает? Не очень-то это место подходит для женщин.

Раннульф что-то проворчал. Он больше не смотрел на принцессу. Взгляд его был прикован к выложенному плитками полу. Но поражение на общем собрании стало вдруг совсем не таким важным.

Он видел её лишь дважды, оба раза мельком. Теперь он боролся с желанием поднять глаза и уставиться на неё.

— Мы пошлём также и к Кераку, — говорил тем временем король. — Надо оповестить и его.

— Мало от этого будет проку, — пробормотал Герман.

— Ты слишком много болтаешь, — сказал Раннульф.

— Перестань бередить свои раны. Де Ридфор ничего не сможет сделать, пока не подойдут остальные.

— Ты офицер, — сказал Раннульф. — Ты не понимаешь, о чём говоришь. — Он прикрыл глаза.

— Эй, чем это ты занимаешься? — тихо засмеялся Герман. — Молишься, что ли? Аудиенция окончена.

Рыцари повернулись и по двое двинулись из зала вослед за магистром. Раннульф шёл опустив голову и потупив глаза.

— Знаешь, — сказал Герман, когда они вышли из зала, — в этот поход я иду с вами.

— А, так ты решил-таки отправиться за своим французским мышонком?

Герман пожал плечами.

— Нужно же мне время от времени проветриться. Я соскучился по походам. Ну идём же, не застревай!

— По-моему, это глупость, Сибилла, — сказала графиня де Куртенэ, — всем глупостям глупость.

— Да, ты это уже говорила, и не единожды. — Сибилла помогла матери усесться в носилки. Двор был полон клади и слуг, грузивших эту кладь. Мужчины уходили на войну, а все придворные дамы отправлялись туда, где безопаснее, — в Аскалон, в Акру и другие города на побережье. Агнес устроилась в носилках, отодвинула занавески, чтобы не мешали разговаривать с дочерью. Сибилла облокотилась о край носилок.

— Если ты попадёшь в руки сарацин, — сказала Агнес, — уж лучше бы тебе умереть.

— Мы не потеряем Иерусалим, — ответила Сибилла. — Но, если всё же случится невозможное и я окажусь на пути орды воющих магометан — клянусь, матушка, я брошусь на меч.

Лицо матери исказилось от раздражения.

— Ах, детка, ты ни в чём не уступишь мне, не так ли?

— Ты, кажется, готова два дня протрястись в носилках, — усмехнулась Сибилла, — ну а я предпочту оказаться в сарацинском гареме. Вот и Бодинет.

Малыш вышел из дворца и семенил через переполненный двор, цепляясь за руку няни.

Агнес наклонилась вперёд, изогнув шею; она звала мальчика и махала рукой. Сибилла шагнула прочь, подальше от выражений бабушкиного восторга, и мать протянула руку, чтобы удержать её, и снова заглянула ей в лицо.

— Если передумаешь — приезжай ко мне в Аскалон. А если понадобится передать что-то личное и тайное — в Нижнем Городе есть купец по имени Абу Хамид. Он передаст мне весточку. Только будь осторожна — он работает также и на тамплиеров. — И она вновь принялась манить к себе юного принца, протягивая к нему руки. Даже в шуме толпы Сибилла различила его радостный вопль.

Принцесса пошла назад, во дворец. С лестницы к ней взывала Алис:

— Сибилла, да иди же сюда, скажи мне, что упаковывать!

Они вместе со своим крохотным двором переезжали в цитадель брата. Теперь, когда мать отбыла, Сибилла чувствовала себя свободной как ветер: она могла ходить распустив волосы, носить мужское платье, даже бегать босиком. Говорить, что хочется, думать, что в голову взбредёт. Она даже запрыгала, поднимаясь вверх по лестнице — к Алис.

Зарядили дожди. После недели неистовых гроз колокол в спальне пробудил Стефана от глубокого сна. Он поднялся вместе с остальными и услышал приказ: им надлежит отправиться сперва на мессу, а потом — к Броду Иакова.

В оружейной в толчее и спешке он натянул кольчугу и снял со стены шлем и щит. Ладони его вспотели, во рту пересохло, и он всё время покашливал. Его окружали те, кто прибыл в Иерусалим вместе с ним, — теперь они тоже отправлялись на свою первую битву. Илер де Бретань, облачённый в двойную кольчугу, набросил на голову капюшон и натянуто усмехнулся Стефану:

— Я так понимаю, шпионы Раннульфа Фицвильяма были правы?

— Что ты знаешь о шпионах Раннульфа? — отозвался Стефан. Вслед за Илером он пошёл к порогу оружейной; снаружи было ещё темно. Пара за парой выстраивалась на брусчатке их колонна; предводительствовал ею Герман.