Сесилия Холланд - Иерусалим

— Тот, кто близок к Богу, должен доказать своё право на такую близость, — сказал султан.

— Он наверняка попытается выбраться из дворца, — сказал Али. — Он уже заговаривал об этом.

— Тем лучше, — сказал султан. — Если он совершит такую попытку, позаботься, чтобы он как следует за неё отплатил. — Султан вновь запустил пальцы в бороду. — Прежде чем он покинет Дамаск, я хочу сделать из него дурака — даже если он сам об этом не узнает.

Утром сарацины принесли чистую одежду. Стефан давно уже поднялся и отслужил утреннюю мессу; сейчас он сидел в большой передней комнате, залитой жарким солнцем. Медведь и Фелкс были в соседней комнате; Раннульф куда-то исчез. Сарацины во главе с Али принесли белые бурнусы из хлопчатой ткани — аккуратно сложенные, с чёрно-жёлтыми кушаками — и туфли без задников, которые куда больше пристали бы женщинам. По указанию Али слуги сложили принесённую одежду на столе.

Интерес Стефана обострился. Краем глаза он следил за Али, который отдавал распоряжения другим слугам. Затем они ушли в соседнюю комнату, где держали еду и прочие припасы. Али замешкался.

— Может, тебе захочется одеться полегче, — сказал он. — День будет жарким.

Стефан поднял голову, и его взгляд встретился со взглядом молодого сарацина. Тотчас же его чресла напряглись; он ощутил в Али тот же самый растущий интерес, то же мгновенное, безрассудное возбуждение. Стефан с трудом взял себя в руки. Он не должен испытывать подобных чувств.

— Мы носим только то, что даёт нам Орден, — ответил он и улыбнулся Али. — Будь ты в Иерусалиме, ты бы стал надевать тамплиерское платье?

Али опустил глаза, словно пытаясь скрыть непрошеные мысли. Его длинные, тонкие, смуглые пальцы были унизаны золотыми кольцами.

— В Иерусалим все мы приходим паломниками, разве нет? Но мы не в Иерусалиме. Мы в Дамаске, где сегодня будет очень жарко. — Он плавным жестом указал на стол. — И где приятнее одеваться так, как одеваемся мы.

Стефан встал, в жилах его вскипел огонь; он поймал протянутую руку сарацина.

— Хочу, чтобы мне было приятно, — сказал он и, наклонившись, поцеловал Али прямо в пухлые чувственные губы.

Али резким движением вырвался. Чёрные глаза его не отрывались от лица Стефана.

— Это невозможно, — вполголоса проговорил он. — Мы с тобой — враги.

— Я не желаю быть твоим врагом, — сказал Стефан. — Я не верю, что ты — мой враг. — Он вновь схватил Али за руку, опять поцеловал его, и на сей раз юный сарацин ответил на поцелуй, и рука его обвилась вокруг талии Стефана.

Тот лишь что-то торжествующе прошептал. Вторая его рука скользнула меж их телами, но тут Али отстранился.

— Не здесь, — сказал он. — Ты можешь уйти отсюда?

— Да. Наверное. — Стефан всё держал его за руку и хотел снова поцеловать его, но тут из соседней комнаты донёсся чей-то голос, и он вдруг осознал, насколько близко остальные.

— Позже, — сказал Али. Он повернулся, выдернув руку из пальцев Стефана, и торопливо вышел.

Стефан остался стоять, мысленно всё ещё смакуя вкус поцелуя. У него была эрекция. Он повернулся к окну и сквозь резные заслонки стал смотреть на колеблемую ветром зелень лимонной рощицы, напоминая себе, где он находится. Он желал Али, но видел вокруг совсем другое, и окружающие вещи казались лишь слабыми тенями в ослепительном свете его желания.

Через соседнюю комнату Стефан прошёл на балкон и облокотился о перила; под ним волновалась зелень лимонной рощицы, покрывавшей пологий склон. Он подумал о своём обете и стал гадать, где же может быть Раннульф.

Он закрыл глаза. Аромат лимонных деревьев щекотал ему ноздри. Здесь было совсем не так, как в Иерусалиме. Это место как бы не существовало — казалось, что его нет и быть не может в реальном мире. Как будто то, ради чего он оказался здесь, на самом деле не происходило.

При этой мысли Стефан ощутил, как реальность неуклонно ускользает от него, ускользает вместе с обликами, значениями, предметами...

Он снова взглянул на лимонную рощицу — и увидел Раннульфа, шедшего меж деревьев. Черноволосый норманн направлялся к внешней дворцовой стене. Несколько секунд спустя по пятам за ним украдкой проследовал сарацин.

Ну вот, даже Раннульф не знает всего, что здесь происходит. Стефан отёр ладонью лицо. Плоть его пела от едва сдерживаемого возбуждения. Плоть его была реальна. Так же, как и плоть Али. Он повернулся и ушёл с балкона в дом.

Дворец был выстроен концентрическими кругами — каждый новый круг выше и изящнее прежнего, каждый окаймлён стеной. Была середина дня, когда рыцари вошли в ворота, пересекли сады и, миновав ещё одни ворота, оказались в огромном зале, где им предстояло быть гостями на пиру у султана.

Зал был так же обширен, как трапезная Храма, колонны коричневого, в прожилках, мрамора подпирали сводчатый потолок. Стены были разрисованы восхитительными изображениями цветов и птиц, а пол выложен глянцевито блестящим полированным камнем. Гости султана сидели за столами, расставленными в виде подковы и с таким размахом, что на одном конце «подковы» невозможно было расслышать, что говорят на другом. В ту минуту, когда вошли тамплиеры, на свободном пространстве между столами танцевали около дюжины девушек, облачённых лишь в тончайший шёлк, да и то скудно.

У Медведя, который шёл за Раннульфом, вырвался вопль оскорблённого целомудрия, а Фелкс пробормотал нечто, не имевшее никакого отношения к молитвам. На долю секунды Раннульф краем глаза поймал видение пляшущей нагой груди с розовым соском — и тут же рывком отвёл взгляд. В нём вспыхнула злость. Вместе с прочими тамплиерами он сел за стол на краю «подковы», повернулся и взглянул на султанский помост.

Там, окружённый своими офицерами, восседал султан — ив упор глядел на Раннульфа.

Ни один из них не отвёл взгляда. Раннульф ощутил, как у него на затылке дыбом встают волосы. Лицо султана побагровело. Один из сарацин, сидевший рядом с ним — брат султана, — заметил этот обмен взглядами и сейчас переводил глаза с тамплиера на султана и обратно. Слева от Раннульфа вдруг беспокойно шевельнулся Стефан, скрипнуло кресло. Он тоже заметил эту сцену. Раннульф вновь повернул голову вперёд, где плясали женщины, и вперил глаза в стол.

— Я и не знал, что они так трясутся, — пробормотал Стефан.

— Заткнись, — сказал Раннульф. Музыка заполонила его уши. Ему хотелось встать и уйти, двинуться, стряхнуть наваждение искуса, принудить своё тело вновь подчиниться разуму, — но приходилось сидеть здесь и терпеть эти атаки на обет. Слуги непрерывно приносили одни блюда и уносили другие, так что стол представлял собой всё время менявшуюся мозаику — всякий раз другие цвета и другие блюда. Слуги сновали вокруг Раннульфа, задевали его локтями, наклонялись через его плечо, чтобы поставить на стол засахаренные орехи, сласти, пахнущие корицей и гвоздикой, жареное мясо, источавшее жаркий сок. Раннульф ел только хлеб. Даже когда подали фиги и финики, излюбленное его лакомство, — он ел только хлеб.