Сесилия Холланд - Иерусалим

На мгновение он не мог оторвать от неё глаз. Он не видел её с тех пор, как она вышла замуж. Принцесса спокойно встретила его взгляд и смотрела на него сквозь полумрак комнаты, пока он не спохватился и не опустил глаза.

— Благодарю, что пришёл, — сказала она.

— Я не пришёл бы, если б знал, что это ты, — сказал Раннульф, уставясь в пол.

— Я это знаю. — Она шла через комнату к нему. — Но я пришла сюда молить тебя, Раннульф, чтобы ты провёл меня к брату.

Её лёгкие шаги громом отзывались в каждом его нерве. Рыцарь покачал головой:

— Ты ничего не сможешь исправить. Он скрепил порядок наследования железными скрепами, окружил охранителями — тебе его не нарушить.

— А, — сказала Сибилла, — так вот что ты думаешь обо мне! Мне плевать на наследование, Святой. Он умирает. Я должна увидеть его прежде, чем он умрёт. Прошу тебя. Я встану перед тобой на колени...

Раннульф услышал шорох её юбок и закрыл глаза, чтобы не видеть её унижения.

— Умоляю тебя, — сказала она, — проведи меня к нему.

Раннульф перекрестился: вовсе не её желание решило дело, а то, что он знал желание короля.

— Проведу, — сказал он.

— Спасибо, — сказала Сибилла. — Погоди, я схожу за плащом.

В комнате было темно, в нос ударила вонь травяных настоев и мочи.

— Бати! — с порога позвала Сибилла.

Она уже плакала. Она обещала самой себе, что будет держаться, что не покажет слабости, — но теперь слёзы текли по её лицу.

— Бати?

Она подошла к кровати, стоявшей на возвышении; забыв, что за спиной у неё молча стоят тамплиеры, она видела лишь неподвижное тело брата.

Он умер. Она опоздала. Сибилла уронила голову на грудь брата и разрыдалась.

Тамплиеры вышли. Грудь короля под её щекой всколыхнулась. Из недр изъеденной болезнью плоти голос доносился, словно со дна колодца:

— Били?

Брат повернул голову, руки его задёргались, пытаясь дотянуться до неё.

— Били, — прошептал он. — Ты пришла. Ты всё-таки пришла.

Сибилла, засмеявшись от облегчения, заключила его в объятия и окропила своими слезами.

Ближе к вечеру в комнату вошли двое тамплиеров — Раннульф и красивый рыжеволосый рыцарь, которого все непонятно почему звали Мыш. Брат уснул; Сибилла отвернулась от его постели, устремив взгляд на вошедших.

— Я хочу остаться до конца, — сказала она. — Но никто не должен знать, что я здесь.

Раннульф подошёл к изголовью королевского ложа. Рыцарь по прозвищу Мыш сказал:

— При тебе нет женщин, принцесса, это неподобающе.

— Наплевать, — сказала она. — Я хочу остаться.

— Пусть останется, — сказал Раннульф. Он затеплил светильник у изголовья. — Мыш, поди добудь ей что-нибудь поесть. Позови Медведя и Фелкса, пусть станут на страже у двери.

Рыжеволосый рыцарь вышел. Сибилла отошла к окну; снаружи, с карниза, доносилось воркование голубей. Садилось солнце, и небо было похоже на кровавый лоскут. Внизу, во внутреннем дворе, перекликались часовые. Подоконник под её рукой был ещё тёплым.

Ей стоило немалого труда приехать сюда. Её супруг считал вражду с королём мерой своего собственного величия. Узнай он, что она не в Беершебе, с малышкой и Алис, куда якобы отправилась, — быть беде. Ей пришлось солгать ему, чтобы избежать этой беды.

Он никогда не узнает правды. Она мастерица лгать.

Сибилла не жалела о затраченных усилиях. Она вернулась к брату.

Он лежал в измятых покрывалах и громко, хрипло дышал. Волосы его были острижены коротко, как у тамплиера. Лицо, покрытое распухшими, запёкшимися язвами, казалось неузнаваемо. Простыни пропитались потом.

— Он всё время такой? — спросила Сибилла, пытаясь расправить вышитые покрывала. — Помоги мне. Приподыми его.

Рыцарь послушно подошёл к ней, обхватил короля руками, приподнял и держал так, покуда она поправляла постель.

— Он всё хуже и хуже, — сказал он.

— Когда-то, — сказала Сибилла, — он был таким красивым мальчиком. Все говорили, что мне следовало бы родиться мальчишкой, а ему — девочкой, он был куда красивее меня. Волосы до плеч, завитые золотистые локоны, и глаза, как у отца. У отца был такой взгляд — точно пронзал насквозь.

— Я помню его, — сказал рыцарь.

Сибилла поправила подушки.

— Ну вот, — сказала она, — теперь можешь уложить его.

Стоя за спиной Раннульфа, она смотрела на брата, распростёршегося на постели. Наклонившись, она протянула руку, чтобы одёрнуть покрывало. Рыцарь хотел сделать то же самое, и их руки соприкоснулись.

Он отпрянул и быстро отдёрнул руку, словно ожёгшись. Сибилла резко, с гневом обернулась:

— Неужели я так противна тебе?

— Нет, принцесса, — пробормотал он. Он опять смотрел себе под ноги, как всегда в её присутствии.

— Я не в силах понять тебя, — вздохнула Сибилла.

Она повернулась к брату, подоткнула вокруг него покрывало. Рыцарь, стоявший за её спиной, молчал, но его молчание и опущенный взгляд больше не были для неё непреодолимой преградой. Нечаянно коснувшись его, Сибилла непостижимым образом проникла за магическую броню его обета.

Вернулся Мыш со слугами, которые принесли хлеб, сыр и вино; ещё он привёл двух женщин, но Раннульф немедленно отослал их. Пришли рыцари, которые стояли на страже перед дверью, рослый лысоголовый человек со светлой бородой и темноволосый здоровяк, и они поужинали все вместе, сидя на полу, как крестьяне. Мыш, который держался с придворной куртуазностью, ломал для Сибиллы хлеб и наполнял её кубок. После ужина тамплиеры опустились на колени и помолились.

Сибилла отошла к кровати и стояла так, глядя на брата. Она думала о временах их юности, о том, как они ездили с отцом на охоту и на Рождество ходили к мессе. Бодуэн спал приоткрыв рот, и дыхание со свистом вырывалось из его горла. Сибилла погладила его коротко остриженные волосы, но он не проснулся. Успел ли он получить причастие? Слёзы поползли по её лицу. Она всегда любила брата; детьми они составляли союз против матери, нянек, регента Триполи, льстивых интриганов и взяточников, которые так и кишели вокруг. С горечью Сибилла подумала, что отдала бы всё — виды на корону, мужа, — только бы вернуть себе брата.

Потом она вспомнила о своей дочери в Беершебе, которая дала ей предлог ускользнуть сюда. Нет, свою дочь она бы не отдала.

Раннульф и Мыш вышли. Двое других рыцарей улеглись на тюфяках в дальнем конце комнаты и сразу уснули. Они и для Сибиллы принесли тюфяк и положили его у подножия кровати, но она не стала ложиться. Она была одна, и ей стало легче. Так хорошо остаться одной, не беспокоиться о том, как все её поступки выглядят в глазах Ги. Сибилла прошлась по комнате, немного прибрала. Ночь наконец смягчила нестерпимое летнее пекло. В окно струился прохладный воздух. Сибилла оперлась на подоконник, подставив лицо ночной прохладе, и взглянула на Иерусалим. После жизни в открытой ветрам, пропахшей апельсинами Яффе этот город показался ей чужим и грубым.