Сесилия Холланд - Иерусалим

Раннульф помолчал, обдумывая его слова.

— Да, мой лорд, — наконец сказал он.

Де Ридфор усмехнулся ему.

— Когда-нибудь, Раннульф, — сказал он, — ты ещё будешь молить о моей милости.

И вышел из церкви. Его шаги гулко отдались в крытой галерее.

Раннульф сидел, глядя на Камень. С тех пор как он вернулся из Акры в Храм, обыденная, размеренная жизнь целиком поглотила его: он молился, когда звенели колокола, заботился о конях и оружии, трудился у тренировочных столбов, ездил в патрулях по городу; ему доставляло определённое удовольствие заниматься всем этим и точно знать, что ему предстоит. И всё же ему было не по себе. Он чувствовал: надвигается нечто такое, к чему он должен быть готов. Сибилла играла в королеву, де Ридфор ослеплял себя мелкой грызнёй с Триполи — но надвигающееся нечто накроет их всех с головой.

К нему подошёл Мыш:

— О чём это вы говорили?

— Ты же слышал.

— Как думаешь, он выступит против Триполи?

— Не знаю, Мыш, и, по правде говоря, мне наплевать.

Раннульф поднялся, хрустнув коленями, поклонился алтарю и осенил себя крестом.

— Пойдём в конюшню, поможешь мне с тем новым конём.

Он зашагал к двери, и Мыш двинулся следом.

Весной, когда красильщики сушили ткани на иерусалимских крышах и по Яффскому тракту двинулись первые караваны, Саладин прислал посольство с поздравлениями новой королеве и её королю.

Послом был табиб-эфиоп, евнух, который передал владыкам иерусалимским речи султана и вручил его дары. За его спиной, смешавшись со свитой, стоял, скрестив руки на груди, Али и разглядывал нового короля.

Никто о нём ничего не знал, кроме того, что он прибыл из Франции, постоянно исторгавшей за свои пределы поток желтоволосых, громогласных, деятельных мужчин. Этот не был исключением. Широкоплечий, с выпяченной нижней челюстью, он был младше Али; он стоял перед троном, и голос его далеко разносился по многолюдному залу.

— Я принимаю эти подарки и поздравления от султана Дамаска. Но пусть не думает, что мы слабы и нас легко купить красивыми безделушками и словами. Милорд граф Триполи заключил перемирие между нами и Дамаском, но, когда истечёт срок перемирия, пусть султан бережётся: мы будем готовы встретить его с мечом в руке.

Он говорил гораздо громче, чем требовалось. Его окружали шеренги крестоносцев. Его красивая молодая королева сидела одна на двойном троне и молчала, но взгляд её непрестанно обегал зал. Али уже высматривал среди тамплиеров знакомое лицо — но так и не нашёл.

Повсюду в городе были тамплиеры: у всех ворот, на улицах, на стенах. На сей раз и речи быть не может о том, чтобы свободно навестить святыни: это уже ясно дали понять. Али смотрел, как рослый, с каштановой бородой магистр Храма подошёл к королю и что-то зашептал ему на ухо, положив руку на локоть.

Табиб-эфиоп откланялся, и посольство покинуло цитадель, по узкой лестнице спустившись во внутренний двор, полный лошадей. Другие тамплиеры проводили сарацин во дворец, именуемый Ла-Плезанс. Али понял, что на сей раз ему не удастся встретиться со Стефаном л'Элем.

Он говорил себе, что это благословение свыше. И так уже в Дамаске поговаривали о том, с каким пылом он добивался этой миссии — собственно, это была его идея, зародившаяся ещё до того, как пришли известия о смерти мальчика-короля. Долгие месяцы Али не мог думать ни о чём другом. Теперь всё пошло прахом. В Ла-Плезанс он предоставил своим единоверцам отдыхать, шутить, насыщаться и совершать омовения, а сам в тягостном настроении бродил из комнаты в комнату.

В отличие от цитадели, которая прежде всего была крепостью, этот дворец был создан для уюта и удовольствий, о чём говорило само его название. Здесь были открытые, залитые солнцем галереи, порой с мозаичными полами и росписями на стенах, а в заднем крыле располагалась даже баня, где бортик бассейна украшали причудливые изваяния рыб. Сейчас Ла-Плезанс был пуст — здесь жило лишь посольство султана со своими слугами да несколько слуг короля, приставленных к сарацинам. Али полагал, что постоянно здесь не живёт никто, и нашёл доказательство тому в небольшой галерее, где висели вдоль стен высохшие ветки, оставшиеся после давнего праздника; осыпавшиеся с них иголки устилали пол.

Али говорил себе, что эти ветки лучше всего выражают суть его бесцельной погони за Стефаном л’Элем — иссохший труп воспоминания в пустынной комнате дворца во вражеском городе. Пройдя по чёрно-белому мозаичному полу, он подошёл к двери и распахнул её.

Волна красок обрушилась на него. Али шагнул в яркий солнечный свет и хаос пышно цветущего весеннего сада; стайка птиц вспорхнула при его приближении и рассыпалась по деревьям.

Здесь было теплее, чем в самом дворце. Прихотливый ветерок дышал сладким ароматом. Сад, как и весь дворец, был давно заброшен и одичал, растрёпанные маргаритки росли на клумбах среди пионов и осыпавшихся роз; на память Али пришло старинное стихотворение о розе, что роняет лепестки, точно капли крови на ветру времени. Он вошёл в недра этой дикой тайной красоты, наслаждаясь ею, — и вдруг почувствовал, что сзади кто-то стоит. Али рывком обернулся, потянувшись к кинжалу, и волна радости и облегчения нахлынула на него — он увидел, кто это.

— Боже... Боже... Я уж думал, что никогда больше не увижу тебя.

— Что ж, ты ошибся, — сказал Стефан и шагнул к нему.

— Ты очень резко говорил с послом султана, — сказала Сибилла. Она сидела на табурете, и Алис снимала с неё льняной головной убор.

— Это сарацины! — бросил Ги. — Они уважают только силу и угрозу силы. — Утренняя аудиенция закончилась, и он собирался на охоту. Ежедневные мелкие королевские дела утомляли его.

Сибилла сидела недвижно, склонив голову, покуда ловкие пальцы кузины трудились над её платьем, расстёгивая пряжки.

— Если ты станешь говорить с ними только о войне, это никуда не приведёт. Всё равно что стоять на краю пропасти спиной к обрыву.

— Не смей говорить мне, что я должен делать, — огрызнулся он.

Сибилла помолчала. Алис расстегнула платье и сняла его через голову. Ги шумно расхаживал по комнате, что-то разыскивая. С самой коронации между ним и Сибиллой возникло напряжение. Алис принесла длинное просторное домашнее платье, и Сибилла надела его; затем она кивнула кузине:

— Принеси Жоли.

— Слушаюсь, ваше величество! — Алис поспешно вышла. Она обожала возиться с малышкой.

Сибилла вновь уселась на табурет, взглядом следя за мужем.

— В дамасском посольстве есть люди, которых нельзя причислить к простым глашатаям и слугам.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Один из людей, стоявших за эфиопом, — родственник султана. Он и прежде бывал здесь.

Ги резко повернул к ней голову: