Аркадий Крупняков - Есть на Волге утес

Ночь хмурая, хищная опустила свои черные крылья на Москву. Над городом носится глухой лай собак, стучат сторожа в деревянные била. Не куют ножи, пики и сабли бранники, замолкли песенники-гончары. Замерли на своих нарах котельники. Город ночной пустынен. Упаси бог, если ты задержался в гостях — не суй на улицу носа. Уж выползли из землянок, из-под мостов темные люди, пробираются по задворкам да переулкам. Отнимут кошель, разденут догола, тюкнут по темечку кистеньком — ив лужу. Наутро подберут тебя божедомы и сволокут на гноище.

Упрямо и молчаливо бережет темень город — ничто не возмутит его жителей. Даже набат. Иногда взметнется зарево над Черным городом, запылает домишко. Расплещутся медные вздохи набатной колокольни, что у Фроловой башни, ей вторит набат какой-то церквушки — но все напрасно.

Молчаливо насупился кремль. Неспешно ходят вдоль его стен охранные стрельцы и земские ярыги со змеиной бляхой на ремне. Вытягивают шеи, всматриваются в темень, выискивают злодеев. Доходя до Беклемишевской стрельни, поворачивают за угол и далеко обходят следующую башню. В ней застенок, там сквозь решетки узких окон-бойниц день и ночь слышатся вопли да стоны. Там дыбы, плахи, крючья железные, пытошные станки.

Там в эту ночь сам Родион Стрешнев пытает боярина Василия Шихарева. Пытали по-легкому: без огня, железа и игл. Только кнут и дыба. Однако заплечных дел мастера позвали первостатейного — Игоньку Рукавицына. Он, если надо, зашибал пятым ударом кнута. Шихарев стоял посреди сводчатого подвала бледный. Чадил факел, бросал свои отсветы на боярина, и оттого лицо его казалось восковым, мертвым. Стрешнев кивнул Игоньке, тот начал закатывать рукава. Боярин дрожащим голосом проговорил:

— Напрасно лютуешь, Родион. Себе делаешь хуже.

— Ты пугать меня вздумал?! Счас поглядим, кто испугается.

— Не стращай. Я говорю — ничего, окромя злобы, нет в тебе. Ни ума, ни хитрости. На мельницу Матвеева воду льешь… Погоди — вот он племянницу государю подсунет, тебя насовсем вытурит.

— Во-во! А ты хошь свою племянницу Дуньку Беляеву на трон. Неспроста отраву царице в вино подливал.

— Ложь это! Письмо подметное, родней Нарышкиной написанное.

— Ништо! Умел воровать — умей ответ держать.

— Не вор я!

— А травное зелье в твоем дому найденное — для кого оно?

— Да не зелье это. Трава сия зверобой, я ею третий год лечусь.

— Лги, лги. Когда ни то и правду скажешь. Начинай, Игоня.

Игонь подошел к боярину, рванул кафтан, дробно застукали по каменному полу пуговицы. Скинув кафтан, палач располосовал пальцами рубаху до пояса, дернул за ворот, спустил со спины на поясницу. Потом завел боярские руки за спину, связал в запястьях концом сыромятного ремня, другой конец пропустил через блок к дыбному рычагу. Подошел к Василию спереди, положил руки на плечи, будто обнял и, резко рванув боярина вперед, наступил ногой на рычаг. Скрипнул блок, руки взметнулись вверх, вывернулись из плеч, и тело боярина полудугой повисло над полом. Василий охнул, глаза от страшной боли расширились, рот то открывался, то закрывался, хватая воздух.

— Говори, пес, ты государыню отравил? Ты царю приворотное зелье сыпал?

— Святой истинный крест— не виновен, — прохрипел Шихарев.

— Правду говори, собака! А ну, Игоня.

Игонька поднял ременный кнут, размахнулся на полруки, хлыст со свистом секанул кожу. Боярин выгнулся, вскрикнул.

— На полную руку вдарь! — заорал Стрешнев.

От второго удара Шихарев лишился сознания, тело его обвисло, из рваных полос по спине потекли темные струйки крови.

Вошел дьяк, положил перед Стрешневым пучок сухой травы с желтыми кашками, сказал на ухо:

— Грецкий востроном Иойль утвердил — трава сия зверобой, и для нутра токмо полезная. Пытаете напрасно.

— Сними, — угрюмо произнес Стрешнев. Палач начал развязывать на запястьях ремень. Он только вошел во вкус и был недовешен. Стрешнев, не глядя на тело боярина, вышел и направился к царю.

Боярин Шихареа упомянул про Матвеева не зря. Артамон Сергеевич Матвеев начальствовал посольским приказом и резко отличался от всех служилых государевых людей. По чину он был всего рейтарским полковником, сана боярского не имел, но считался самым умным и образованным человеком в Москве. Женатый на знатной шотландке из рода Гамильтонов (при переходе в православную веру наречена Авдотьей Григорьевной), Матвеев превратил посольский приказ в ученое учреждение. Здесь под его попечением вышла переводная книга «Василиологион — история древних царей», а также «Музы или семь свадебных учений». Написана также «Государственная книга Большая», где рассказано о всех русских царях и патриархах. Зачитываясь этими книгами, вдовый государь приблизил Дртамона Матвеева к себе и во всем с ним советовался. Расчетливый и умный, голова посольского приказа исподволь, чаще всего чужими руками, расчищал себе путь к месту первосоветника, к боярскому сану. Сначала он подал мысль о женитьбе. Как принято на Руси, знатным девицам устроили смотр. Царю приглянулась Авдотья Беляева — племянница боярина Шихарева. Но со свадьбой пришлось повременить. Алексея Михайловича постигла вторая беда — вслед за матерью умер царевич Симеон. Пошли слухи, что его отравили. Царь верил и не верил — доказательств не нашли. Через полгода, только сняли траур по Симеону, умер любимый царевич Алексей. Тут уж царь по-настоящему струхнул. К тому же появилось подметное письмо, в котором говорилось: царицу уморил злым зельем из трав дядя Беляевой — Шихарев. У боярина на повети нашли пучки травы, вывешенные на сушку. Шихарева схватили, Авдотья Беляева была опорочена. Еще раньше Матвеев указал царю на Наташу Нарышкину, которая с двенадцати лет воспитывалась в доме Артамона Сергеевича. Царю Наталья понравилась, но против ее восстал Богдан Хитрово, которого царь тоже слушал немало. Хитрово приводил страшные по тому времени резоны: Нарышкина сызмала воспитана на иноземных обычаях, а молится-де она дома перед иконостасом, который сделан на немецкий образец, играет на иноземных музыках, ходит в «комедийную хоромину», устроенную в доме Матвеева. На помощь себе Богдан призвал дочерей государя, которые были почти однолетки Натальи, и теток царя — богомольных старых дев, хранительниц ветхозаветных порядков. Свадьбу отложили. Матвеев понял — главный его противник Хитрово, и все внимание отдал ему. Малоумного, злобного Стрешнева он не боялся, тот у престола не усидит, и поэтому удалить Богдана он надумал руками Родиона.

Сам не веривший ни в колдовство, ни в чародейство, у государя разжигал ненависть к колдунам и чародеям, внушал страх перед травниками и отравителями. Царь давил на Стрешнева, а тот день и ночь пытал подозреваемых в ведовстве и чародействе людей, как ищейка метался по Москве и все найденное приносил Матвееву. Артамон все «пытошные скаски» хитро передавал царю.