Аркадий Крупняков - Есть на Волге утес

А приехал Никитка в Москву по делу. Челобитную на касимовского воеводу Караулова привез. В челобитной написано:

«…В нынешнем же, государь, во 179-ом году, октября в 17-ый день, ночью, не дождавшись с караулу подья-чево, пушкарей и служилых людей, он, воевода Тимофей Левонтьич Караулов, сбежал неведомо куды и неведомо для какова умыслу. А в Касимове у нас воровских людей никаких нет и не бывало. А ныне мы, холопи твои и сироты, с твоею, великого государя зелейною и с пороховою казною и с пушками и с пушечные запасы, сидим и бережем на дворе татарского царевича Араслановича…»

В нынешние мятежные времена купчишку в Москву бы никакими силами не вытурить. Но пошли слухи, что воры захватили Шацк, разграбили Кадом. А это в сорока верстах от Касимова. А тут, как назло, воевода сбежал, и защитить купеческое богатство, если бунтовщики пожалуют, некому. Вот и побежал Ломтев к царю с челобитной. Уж совсем собрался выехать Никитка, а на дворе гонец к боярину Хитрово из Барышева. Послал его в Москву приказчик, да схватил гонец в дороге пулю в ногу — дальше ехать не может. Слезно упросил купца грамоту передать.

Только в Москве Никитка понял — грамотка эта как нельзя кстати. Пойдет он к Хитрово, а уж тот его и на царя выведет.

В кремле сказали — Хитрово сидит в оружейном приказе. Купец потопал туда. Дьяки долго держали его в сенях, к боярину не пускали. Наконец, ввели в палату, купчишко упал на колени. Хитрово устало сказал: «Встань», — принял письмо приказчика. Лицо у боярина осунулось, борода не чесана, глаза злые. «Видно, и вам Стенька задал хлопот и забот, — подумал Ломтев. — Не только мы, грешные, дрожим».

Прочитав грамоту, Богдан бросил ее в сторону, проворчал:

— Смердова дочь, а туда же, в воеводы, — потом спросил. — Как там у вас, в Касимове?

Никитка протянул челобитную. Боярин быстро пробежал глазами по строчкам, сказал:

— Поезжай, Никита Семеныч, домой. Челобитную государю я передам седни же. Касимовцам скажи — в Арзамас послан князь Долгорукий, с ним пятьдесят тыщ войска. Он ваш город защитит.

— Спасибо, боярин. Все как есть передам.

Ныне при царе Богдан Матвеевич Хитрово силу взял большую. Никона нет, Сгрешневы не в чести, поскольку они государю были родней по прежней царице. Теперь в государынях Наталья Кирилловна Нарышкина, теперь около трона ее дядя Артамон Матвеев. Этот с Богданом ладит — оба у царя первосоветники. У Матвеева по-прежнему посольский приказ, во внутренние дела лезть он не большой охотник. Тем паче, когда внутри великая смута идет. Посему, прежде чем итти на войсковый совет (а они ныне чуть не каждый день), царь с утра советуется с Богданом Хитрово. Встает Алексей Михайлович как всегда рано и еще до заутрени встречается с оружейничьим. Встречается не как прежде — без чинов и поклонов, без заздравных приветствий. Не успеет Хитрово войти, а царь сразу:

— Ну, как там, боярин, дела? Враг наш и зломыс-ленник еще жив?

— Жив, пусто б ему было, государь. По доносам судя — идет на Дон.

— Анафема ему была?

— Вчера, в соборе.

— Князь Юрья Долгорукой пишет?

— Вечером отписка получена. И зело грустна, великий царь. Пали Шацк и Кадом, воры взяли Лысков, большое село Мурашкино. Князь Юрья Борятинский досе к Алатырю не пошел.

— Почему так?

— Урусов, большой воевода, руки ему вяжет. И Долгорукий тоже его безуказностью стеснен. Пора большого воеводу менять, великий государь. Все наши воеводы, яко барсы по земле мечутся, воров ловят, а он как сидел в Казани, так и сидит. Ждет, когда Разин снова на Волге появится. Ведь если бы он вовремя пришел к Синбирску, то вору Стеньке утечь было б некуда, и черта была бы в целости, города Алатырь и Саранск и иные были бы все в целости, и уезды до конца бы разорены не были. И то разорение все учинилось от нерадения кравчего и воеводы князя Урусова к тебе и ко всему московскому государству.

А ныне бунт с Волги, государь, уходит, ныне ядро мятежа сместилось к Арзамасу, Темникову и Саранску. Получил я вчера челобитную на твое великое имя из Касимова. Воевода Караулов из града убег, огненные припасы, пушки обманом оставив на жителей. Враги то и гляди захватят и Касимов.

— Где челобитня?

— Я в разрядный приказ переслал вчера же. И вот еще что, государь мой, — получил я из моей вотчины грамотку от прикащика. Пишет он, что усадьбу мою разграбила некая монашка, а строение сожгла. И обещалась будто бы та старица быть на Москве. А с нею две тыщи.

— Ох, хо-хо! Уж и бабы за воровство принялись. Нам только этого не хватало. Почему прикащики об этом пишут? Отчего воеводы молчат?

— И не напишут. Стыдно, государь. С бабой справиться не могут.

— Как же с большим воеводой быть, посоветуй?

— Я уже сказал — менять.

— На кого?

— Юрья Долгорукого, более некого.

— А може, Борятинского? Он на ногу скор, решителен.

— Большому воеводе еще и мудрость нужна. Дай Борятинского в товарищи Долгорукому — пары лучше не найти.

— Хорошо, боярин. Указ заготовь, я подпишу.

— И вот еще что, государь. Надо бы атаманам Войска Донского Корнилу Яковлеву да Михайлу Самаренину наказать, чтоб они нового вора и изменника Стеньку, как он придет на Дон, словили.

— Наказано давно. Только они с Разиным одного поля ягода, и в этом у меня надежи на них нет.

— Я обоих добре знаю. К хмельному зело привержены. А вино курить ты им на Дону запретил.

— Позволить?

— Обещай им ведер по двадцать вина, и они не только Разина — отца родного словят.

— Укажи думному дьяку Семену Титову таково обещание послать. Что еще посоветуешь?

— Хватит, государь. Остальное на думе порешим. А то и так Артамон Сергеич к моим советам ревнует?

— И все-таки скажи — как по-твоему, где у нас наиглавные места, в кои более всего нужда рати посылать.

— На саранской черте, государь, Арзамас и Темников, на Волге — Кузьмодемьянск.

В Кузьмодемьянске остались двое: Ивашка Шуст да отец Михаил. Мирон Мумарин с Ивашкой Сорокой ушли на Ядрин, взяли его, разделились на два рукава, один пошел влево, на Лысков, другой вправо, на Цывильск. Илейка Долгополов свою сотню на север увел, на Баки, Богородское, Лапшангу.

В середине октября царское знамя большого воеводы перевезли из Казани в стан князя Юрия Долгорукого. Первым своим приказом князь повелел воеводе-Даниле Афанасьевичу Борятинскому сразу итти с полком на Кузьмодемьянск, по правому берегу, а казанскому служилому человеку Михайле Баранову, придав сотню солдат, — итти по берегу левому на Кузьмодемьянск же. А двоюродному брату Афанасия, Юрию Никитичу Борятинскому, было велено ударить по Алатырю. Из Казани же бросил большой воевода на Цывильск Кравкова Матвея — полковника московского солдатского выборного полка пешего строя. До сего времени эти воеводы топтались около Волги.