Аркадий Крупняков - Есть на Волге утес

— Его уж, поди, приказчик Сенька. Ивлев довенчал, а отец Ферапонт вместо венца крышкой накрыл гробовой.

Кукин глянул на Аленку, на Савву — не сказал ничего. Вмешиваться в такие дела на ночь глядя не следует.

— Так я доглядчиков в слободу пошлю.

— Посылай.

Доглядчики вернулись на другой день под вечер. Встревоженно донесли: в Барышевке солдаты. Говорят, крутился давно в тех местах атаман Петька, прозвищем Грешник, и связан он был с отцом Ферапонтом. Приказчик Сенька об этом знал давно, но не доносил куда следует, потому как разбойники усадьбу не трогали, а грабили по дорогам. Когда забунтовался весь уезд и запахло жареным, Сенька съездил в Арзамас к воеводе Долгорукому и привез полсотни солдат и столько же стрельцов, да две пушки. Отца Ферапонта посадили в подвал, пытают — где стан атамана Грешника? Тот пока молчит.

— Ну теперь, — сказал Савва, — нам в гости к Ивлеву и сам бог итти велел. Отца Ферапонта будем выручать.

— Надо поразмыслить как следоват, — заявил есаул Кукин.

— Что тут размышлять. Их сотня, нас тысяча. У них две пушки — у нас четыре.

— Ты, може, Саввушка, запамятовал — мы драться будем впервые. А сто пищалей, знаешь, что могут сотворить? Вижу — не знаешь.

— Доручаю наш первый бой тебе, есаул, — согласилась Аленка, — Я как рядовая буду биться, со стороны на бой погляжу.

— Почему же, — улыбаясь ответил Кукин. — Ты атаман — веди бой.

— Чиниться будем потом. Сейчас нам надо усадьбу взять, людей не потерять. Давайте размыслим…

Сенька Ивлев сам не рад, что привел солдат и стрельцов. Мало того, что корми их, но и пои, и всячески ублажай. Стрелецкий голова Самойло пьет, как бочка, солдатский сотник Михайло Ермолаев щупает сенных девок, а стрельцы и солдаты бродят по лесам, собирают грибы, орехи, а с разбойниками встречаться, вроде бы, не хотят.

Этот день выдался дождливым. Стрельцы и солдаты пришли из поиска мокрые и злые, Самойло потребовал водки «для сугреву» не только себе и Ермолаеву, но стрельцам и солдатам. Пришлось откупорить второй бочонок.

«Сугрев» перешел в пьянку, после чего, выставив кой-какую охрану, воины завалились спать. Сенька тоже выпил немало.

Разбудил их набат. Приказчик выскочил на двор и сразу дернулся обратно, закрыл дверь на засов. По двору метались бородатые люди, горела конюшня, из ее широких ворот выводили лошадей. Кто-то непрерывно орал истошным голосом, слышались выкрики, команды, выстрелы. Сенька понял, что ему надо бежать одному. Жену и детей, может быть, разбойники и не тронут, но если скрываться всей семьей — верная гибель. Спрятав бабу с ребятишками на чердак, Сенька приготовился бежать. И вовремя. В дверь уже ломились налетчики. Сенька, не долго думая, высадил ногой раму и прыгнул в сад. Его на лету подхватили чьи-то сильные руки, приподняли и ударили головой в стену…

…Дело начали не торопясь, честь по чести. Савва благословил ватажников, сказал им напутственное слово. Кукин указал, какой сотне, что делать. Сам есаул встал на холме около усадьбы, за собой поставил конную сотню. В усадьбу со всех сторон шли четыре дороги, каждую оседлала сотня — на случай, если по дорогам пойдет стрельцам подкрепление. В саму усадьбу и сельцо при ней послали всего триста человек, чтоб не было сутолоки. Их туда повела Аленка. Было велено сразу, как только ворвутся во двор, зажечь сарай. Чтоб было светло и все видно.

Условились также бить в набат — для суматохи. Если во дворе у стрельцов выйдет перевес — набат остановить. Это будет знаком для сотен, расположенных на дорогах, — итти на подмогу Аленке. Если и сотни не помогут, то Кукин, увидя это с холма, пустит конников.

Набат в ночи загудел, Аленка ворвалась в усадьбу, сама сунула под соломенную застреху пучок горящего хвороста (думала — сарай, оказалось — конюшня). Стрельцы и солдаты выскакивали из дверей в подштанниках и попадали либо на копья, либо под сабли ватажников. Аленке воевать пришлось мало: она разрядила пистоль в голову бежавшего на нее с пищалью солдата, полоснула саблей стрельца и все. Потом солдаты разбежались, пришлось выводить из горящей конюшни лошадей.

К рассвету выяснилось — наших убито трое, ранено двенадцать, солдат и стрельцов на дворе лежало около двадцати. Поручив есаулу наводить в усадьбе порядок, Аленка вместе с Настькой принялась помогать раненым. Развязала котомку, вытянула свои травы и снадобья, сбросила кафтан, засучила рукава. Настька вскипятила воду, нашла чистого полотна для перевязки, изодрала его на ленты. Казаки вносили в избу раненых, Аленка и Настька промывали раны, посыпали сухим порошком из руты, тысячелистника и. горчавки. Когда сухие травы кончились, Аленка сходила за усадьбу, принесла крапивы, подорожника и листов мать-мачехи. Она знала — выжатый сок этих трав чудесно заживляет свежие раны, не дает им гноиться.

В избу то и дело заскакивали ватажники, чтобы глянуть на невиданное и удивительное. Многие из них ходили в бой со Стенькой Разиным или в других ватагах, и везде было не до раненых. Если тебя покалечило в бою, то либо подыхай, либо, как волк, зализывай раны сам. А здесь… «воевать за таким атаманом будет гораздо надежнее», — говорили они, и слух этот скоро разнесся по всей ватаге.

После перевязки раненых укладывали на телеги — значит, кидать на смерть их не будут.

И еще понравилось ватажникам — атаман всю одежду, взятую в усадьбе, велела не делить, а сперва одеть всех, кто сильно обносился, оружие и лошадей давать тем, кому надобно. Указ был такой: брать не каждому для себя, а для ватаги.

Утром разыскали отца Ферапонта, вывели из подвала. Савва на радостях хотел было обнять приятеля, но тот упредил:

— Меня стрельцы наобнимали — телеса болят нестерпимо. Мне бы сейчас штец горячих да полежать бы. Спасибо скажу потом. — Савва увел попа к себе.

Разведчики, посланные за усадьбу, донесли — стрельцов и солдат поблизости нет. Стало быть, можно дать ватажникам отдых. Когда все успокоились и улеглись где попало, в боярскую избу привели Сеньку Ивлева. Увидев Аленку, приказчик не удивился и не испугался. Он сказал мрачно:

— Не зря тебя царски слуги ловили. Каюсь, что не утопил тебя тогда по приказу воеводы. Я думал…

— Ты, Семка, не дерзи, — предупредил Савва. — Она ныне может тебя запросто повесить.

— Мне все одно. Не она, так боярин голову оторвет. Еще раз скажу — надо было утопить.

— Голову я тебе, Сенька, отрывать не буду, а отплачу тем же, — усмехнувшись сказала Аленка. — Я велю тебя женить.

— Я уже женат, детей трое. Старшая такая же кобыла, как и ты. Младшему пятое лето было. И еще скажу: я ведь тогда знал, что отец Ферапонт с разбойниками якшается. Мог бы…

Суд над Сенькой был скорый. Савва, Кукин и отец Ферапонт одногласно сказали — повесить. Аленка молча приговор утвердила. Виселицу соорудили быстро. Всем, кто прибился к ватаге после Синбирска, вешать бояр, приказчиков, дьяков не впервой. Сеньку подвели к петле, велели подняться на чурбак. Приказчик поглядел на Алену, спросил: