Георгий Халилецкий - Морские повести
- Название:Морские повести
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Советский писатель
- Год:1981
- Город:Москва
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Георгий Халилецкий - Морские повести краткое содержание
В основе повести «Аврора» уходит в бой» — документы, мемуары и дневники моряков, служивших на славном крейсере во время русско-японской войны. Автор описывает беспримерный поход русской эскадры из Балтийского моря в Тихий океан.
В повести «Шторм восемь баллов» изображен один из трудных рейсов посыльного судна «Баклан». Сорок лет плавает «Баклан», выдержал не один бой, и восьмибалльный шторм для него нелегкое испытание. В эти часы проявляют лучшие черты своего характера офицеры и матросы корабля, которых с симпатией и знанием дела изображает автор, в прошлом военный моряк.
Морские повести - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
— А зачем же вы туда путь держите? — продолжал допытываться любознательный Посейдон.
— Бить-топить неприятеля нашего.
— Добре! — похвалил Посейдон и, явно выходя за рамки выученной роли, посоветовал: — Всыпьте ему, да покрепче, в гроб, в зюйд-вест, в попутный ветер…
Матросы, столпившиеся вокруг, дружно хохотнули. Амфитрита, должно быть непривычная к подобному жаргону, стыдливо опустила глаза.
— Одначе хоть и за добрым делом вы идете, а выкуп с вас все одно полагается, — не растерялся Посейдон, снова входя в роль.
И вот тут-то мичман Терентин пустил в ход козырный номер подготовленной им программы. По его незаметному сигналу на палубе появились матросы, загримированные под офицеров «Авроры». Типаж был подобран настолько точно и сходство оказалось таким поразительным — не зря Терентин с Бравиным трудились все утро, — что зрители изумленно ахнули.
Особенный восторг вызвал машинист Иванов, изображавший Аркадия Константиновича Небольсина. Он шел, высоко выбрасывая вперед прямые, негнущиеся ноги и словно раздвигая остановившимся холодным взглядом толпу матросов; тонкие губы его были плотно сжаты, большой палец левой руки заложен за борт кителя. Кто-то встревоженно вздохнул, кто-то попятился. Мичман Терентин растерялся: матрос оказался более даровитым актером, чем он предполагал.
Иванов — Небольсин остановился в центре толпы, намереваясь что-то сказать, но тут его кто-то предостерегающе дернул за рукав.
На палубе в эту минуту показался настоящий Небольсин. С минуту он молча недоуменно глядел холодными недобрыми глазами на своего двойника, потом так же молча круто повернулся и, не сказав ни слова, легко взбежал но трапу на мостик.
— Вот тебе, бабушка, и юрьев день! — разочарованно прошептал кто-то в толпе матросов.
Праздник был испорчен.
Вечером в кают-компании Егорьев — он весь день пробыл на «Суворове» по вызову адмирала Рожественского — поинтересовался, достаточно ли удачно прошло празднество.
— Недурно, — сухо бросил Небольсин, не поднимая взгляда от тарелки.
Мичман Терентин мучительно покраснел. Но уже через минуту он, как всегда, забыл о своих печалях и невзгодах и заразительно хохотал, слушая какую-то забавную историю, которую вполголоса рассказывал всегда уравновешенный, спокойный лейтенант Лосев.
Егорьев догадался, что в его отсутствие произошло что-то неприятное, досадное, но расспрашивать не стал.
Из-за стола Небольсин вышел первым.
ГЛАВА 5
Без малого два месяца проболела Катя, и вконец отчаявшийся Митрофан Степанович начал терять всякую надежду на выздоровление дочери.
Ночи напролет металась она в бреду, шептала что-то пересохшими, почерневшими губами, стонала, звала то отца, то Акима, то снова отца; и старик, сидя у ее кровати, с тоской глядел на дочь, бессильный хоть чем-нибудь помочь ей.
Каждое утро у него начиналось с одних и тех же забот. Осторожно, чтобы не потревожить впавшую в забытье Катю, он выдвигал один за другим скрипучие ящики старенького комода: что еще можно продать? И на врача и на лекарства требовалось так много денег, а от тех жалких грошей, которые накопила Катя за два года работы на фабрике, давным-давно уже ничего не осталось…
Ровно в полдень приезжал врач. Толстенький, неизменно веселый, потирающий руки так, будто визиты к девушке доставляли ему огромное удовольствие, он входил и, сбросив на руки Митрофану Степановичу тяжелую доху, склонялся над постелью Кати всегда с одним и тем же вопросом:
— Итак, что мы наблюдаем сегодня?
Он щупал пульс, клал холодную, мягкую руку на лоб девушки и говорил:
— Недурственно-с. — И, словно кто-то с ним не соглашался, продолжал тоном, не допускающим возражений: — А что думаете, организм молодой, свое возьмет. Поправитесь, красавица, поправитесь…. Я еще на вашей свадьбе погуляю. — Он оборачивался к Митрофану Степановичу: — Куриный бульон плюс жажда жизни — и победа обеспечена.
Он произносил это бесстрастно, будто заученно, снимая с вешалки свою тяжелую доху.
И только на крыльце, когда Митрофан Степанович шел провожать его, добавлял уже совсем иным голосом:
— Редчайший по тяжести случай двустороннего воспаления легких. Однако будем надеяться…
Небрежным жестом пряча деньги в карман, он никогда при этом не договаривал, на что именно нужно надеяться.
Митрофан Степанович шел с ним до калитки, пытаясь на ходу заглянуть ему в глаза, и тоскливо спрашивал:
— Так на что же надеяться-то? Ведь извелась она вся, глядеть на нее — и то больно. Кожа да кости остались…
Но доктор уже не слушал старика: его ожидали другие визиты, он торопился, он и так непростительно долго задержался здесь, старик должен понимать, что это не так просто — быть уже довольно известным в Петербурге врачом.
— Послушайте, голубчик, — бесцеремонно советовал доктор Митрофану Степановичу. — А почему бы вам не пригласить вместо меня другого, более… доступного врача?
Митрофан Степанович вздыхал и сознавался, что приглашал уже — своего, фабричного, да ведь от них, от бесплатных, толку мало.
— Н-да, конечно, — снисходительно соглашался доктор и, прощаясь, протягивал старику два пальца. — Послезавтра загляну еще, — говорил он, откидывая медвежью полость саней, и застоявшиеся сытые лошади устремлялись вперед.
А Митрофан Степанович долго еще стоял у калитки, бормотал себе что-то под нос, потом горестно вздыхал и брел обратно.
Все чаще с затаенной тревогой поглядывал он на дочь: поднимет ли он ее на ноги, спасет ли? Куриный бульон — шутка сказать!..
А она все худела, словно таяла на глазах: скулы становились все острее, кашель все надсаднее, черные круги под глазами все гуще…
— Как, доченька, не лучше тебе? — с тревогой спрашивал Митрофан Степанович, и она молча кивала: лучше, а сама хваталась за грудь, задыхаясь в надсадном кашле.
Давно отгремела дождями по кровле холодная, ветреная осень; уже выпал мягкий, пушистый снег и по ночам за окнами трещали первые морозы; уже Неву сковывало льдом, и ничего не боящиеся, отчаянные петербургские мальчишки исчертили ее своими коньками вдоль и поперек; уже шальные пурги ревели от зари и до зари хриплыми, одичалыми, наводящими тоску голосами, а Катя все не вставала с постели, Митрофан Степанович не раз ходил в гавань, в надежде получить там хоть какую-нибудь случайную работу, но его оттуда выпроваживали бесцеремонно:
— Иди, старче, иди. Тут и молодым-то работы не хватает…
И снова он выдвигал по утрам скрипучие ящики старенького комода…
Поднявшись в первый раз — отца в это время дома не было, — Катя не сразу, с передышками, добралась до комода, заглянула в тусклое зеркальце — и отшатнулась в неподдельном ужасе: страшилище-то какое, господи! Аким ее такую и не узнал бы, наверно.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: