Борис Тумасов - Не введи во искушение

— Урядник Самойленко, ты присягу нарушаешь! Это бунт!

— Никак нет, ваше превосходительство, мы присяге верны, но посуди сам, можно ль с таким харчем мириться? В прошлом разе мясо тухлявое. Как-то раз кости навроде собачьих, а куда мясо подевалось, никто не знает. Сёдни вот какой случай. Петренко, волоки сюда мешок!

Маленький казачок в алом чекмене [9] Чекмень — старинная мужская одежда в виде полукафтана в талию со сборками сзади. мигом притащил холщовый мешок и высыпал под ноги генеральского коня кучу сухарей. Урядник взял один сухарь, подал Краснову. Генерал понюхал. Сухарь пахнул плесенью и мышами.

Краснов отдал сухарь полковнику, сказал резко:

— Найти виновных интендантов и наказать достойно. Немедленно привезите новую качественную партию сухарей. И следите лично, чтобы в котлы закладывалась здоровая пища. — Он повернулся к толпе: — Казаки, давайте расходитесь. Ваше питание я сам буду контролировать, а виновных мы найдём. Я верю, кубанцы, что вы честно исполните свой долг, этого требуют Государь и Отечество!

Отъехав в сторону, Краснов повернулся к полковнику:

— Установите подстрекателей. Не доведи Бог до бунта в полку. Если что, вас и интендантов отдам под суд трибунала!

— Ваше превосходительство, — возмутился полковник, — но где я возьму качественную провизию? Что привозят...

— Полковник, это ваша забота. Вы в ответе за дисциплину и боеспособность полка. Наконец, у вас есть полковая касса и вам дано право закупок.

Круто повернув коня, Краснов не прощаясь погнал его обратной дорогой. Следом поскакал охранный полувзвод.

Привязав к развесистому дереву коня, Шандыба чистил его гребёнкой. Воронок перебирал копытами, на месте не стоял.

Неожиданно со стороны передовой раздался гул самолёта. Аэроплан летел низко, чуть выше деревьев.

Задирая головы, казаки следили за невиданной птицей. Кони испуганно ржали, рвались с недоуздков.

Аэроплан, сделав круг, улетел. Казаки загомонили:

— Разведчик.

— Во германец, какую штуку придумал!

— А летун-то в шапке кожаной и в очках. На меня доглядел.

— Так-то уж на тебя!

— Ты чё, баба?

— Вот дурень!

— Братцы, в Святом Писании сказано: будут летать но небу железные птицы и люд клевать. И опутают землю и грады проволокой колючей...

Усмиряя Воронка, Шандыба думал: отчего неймётся германцу, всё бы ему воевать русскую землю. Пулемёт выдумал, именем российским назвал — «максим». И ероплан от него летает, бомбы в нашего брата кидает...

Рокот самолёта застал генерала Краснова во флигеле, где размещался штаб дивизии. Он выскочил во двор. Следом выбежали несколько офицеров.

Сделав круг, самолёт удалился. Краснов прошёл в штабную комнату, склонился над картой фронта, разложенной на столе, всмотрелся в линию расположения корпусов немецких и русских.

Генерал понимал, что этот самолёт — разведчик. Не иначе германцы готовят очередное наступление. Где оно начнётся — вот вопрос. Основательности германского штаба и его командования Краснов отдавал должное. И ещё ему как человеку военному импонировали дисциплина и порядок в немецкой армии. Там ^солдат не ропщет, не выступает против войны, и никому не дозволено выдвигать какие-то требования. Немец даже и не подумает выразить недовольство питанием. А казаки подняли бунт.

Краснов отмечал на карте места, где немцы могли бы начать наступательные операции. А самолёт противника в это время высматривал, где русское командование сосредотачивает резервы, пути переброски их к фронту.

Изучая линию обороны дивизии, Краснов выискивал места возможного прорыва немецких войск, учитывая их излюбленную тактику фланговых ударов. Однако явно угрожающих участков он не увидел.

Пришёл хорунжий Любимов. Генерал оторвался от карты:

— Ну-с, Алексей, принеси-ка мне ужин не из офицерского котла, а из казачьего. Хочу узнать, чем людей кормят.

Среди казаков дежурного взвода с утра пошли разговоры:

— Дезертира поймали.

— С фронта сбёг.

— Ничего, скоро все побежим...

Ус услышал, прикрикнул:

— Но-но, балаболки, присягу забыли?

Увидел Шандыба дезертира: маленький, щуплый, воротник на шее хомутом болтается. Озирается среди казаков затравленным зверьком.

— Куда же ты бег? — спрашивают казаки.

— Домой, на Рязанщину. Там, в селе, жена с детишками. Пухнут с голоду.

— Дак изловят же.

— Меня изловят — другие убегут. Ты вот в окопе посиди!

— Сидели.

— Гляди, братцы, он ишшо нас окопом стращает!

— А могет, он правду гутарит. У нас на Дону по базам ветры гуляют.

— Немец прёт.

— Да ты, я зрю, и трибунала не пужаешься?

— А чего его пужаться? И там смерть, и в окопах смерть. Кабы конец войны видеть, а то ведь нет...

Прибежал хорунжий Любимов:

— Ус, седлай коня, дезертира в штаб корпуса.

Разбрелись казаки, а у самих на душе муторно. Жаль солдатика, по всему видать, настрадался в окопах...

Возвратился полковник Денисов. Вызывали для перевода, однако Брусилов представление задержал.

Узнав о волнении в третьей сотне кубанцев и о поимке дезертира, начштаба нахмурился:

— Знаете, Пётр Николаевич, я слышал в штабе фронта, что в Петрограде нездоровая обстановка. В окружении царя на важные государственные дела влияет Григорий Распутин. И этот сибирский бродяга всецело овладел доверием государя. Да и о императрице всякие грязные слухи гуляют по столице.

— Я им не верю, Святослав Варламович.

— Рад бы с вами согласиться, да конкретные факты налицо. Ни одна смена государственных деятелей не проходит без Распутина. Эта чехарда вызывает возмущение в Петрограде. Ко всему, безграмотный, развратный мужик вхож в покои императрицы. Он якобы лечит наследника. В Петрограде, Пётр Николаевич, брожение умов. Как бы не воспользовались этим всякие социалисты.

— Господь не допустит. Триста лет сидят на троне Романовы и, даст Бог, просидят ещё больше.

— Хочется верить, Пётр Николаевич.

— Мы, Святослав Варламович, императору присягали и будем верны ему. Донское казачество — одна из главных опор трона.

— Это так. Но волнение в третьей сотне удивляет.

— Что интенданты — воры, давно известно. Но сухари, поточенные мышами, в еду давать? Да за это надо под трибунал отдавать!

— Да не осудят ведь. У интендантов везде связи, они любого купят.

— Но, Святослав Варламович, есть ещё Божий Суд.

— Пётр Николаевич, воры и казнокрады Божьего Суда не боятся.

— Это горько. В Европе-то по-другому.

— Азия доминирует над европейской Россией силой своих традиций и привычек.

— Жечь калёным железом.

— Боюсь, слишком глубоки корни. Вот вы, Пётр Николаевич, говорили: блюсти верность императору. Я с этим согласен. Но до меня доходили и другие разговоры: якобы наша государственная система устарела.