Алексей Шишов - Генерал Юденич

— Господин полковник, наш дозор японского шпиона поймал. Под простого китайца был одет. Стрелки Вагин и Докучаев.

— Шпиона? С чего дозорные взяли, что это шпион?

— Точно так. Он заговорил с ними у деревенской лавки на русском, правда, говорил скверно. Спрашивал, откуда прибыли в Маньчжурию.

— Интересно. Продолжайте, поручик.

— Стрелкам он не понравился — больно чисто был одет для китайца. Вагин и Докучаев его стали задерживать, за косу схватили, а она оказалась фальшивой, прикреплённой к шапочке. Тут уже дозорные не растерялись: под ружьём привели задержанного в дежурную роту.

— Молодцы.

— Точно так, господин полковник. Молодцы, да ещё какие.

— Прикажите привести этого человека ко мне и смотрите, чтоб не скрылся по случаю.

— Не беспокойтесь: его наши молодцы стерегут. От них он никуда не денется.

Вскоре пойманный шпион стоял перед Юденичем. Это был человек монгольской расы, чисто одетый и даже в белых носках, которые краешком выглядывали из-под синих шаровар. Костюм его очень напоминал одежду китайского священника. Голою была обрита наголо, в руках он нервно мял китайскую шапочку с прикреплённой к ней длинной чёрной косой.

Рядом с лазутчиком стоял поручик Осипов, по бокам — стрелки Вагин и Докучаев, гордые тем, что им удалось схватить вражеского шпиона.

Зная, что пойманный говорит на русском языке, полковник Юденич начал самолично вести допрос. Он уже знал о том, что обычно пойманные с поличным японские шпионы не изворачиваются и не врут. Они знают, что по законам военного времени их в неприятельском стане ждёт казнь через повешение. Русским же лазутчикам из числа местных китайцев японцы рубили головы саблями сразу же после допроса.

— Как ваша фамилия?

— Ван Цзя Дун.

— Вы японец или китаец?

— Я урождённый китаец, но одиннадцать лет тому назад принял японское подданство.

— Выходит, вы служили у японцев, занимали у них какую-нибудь должность?

— Да. Я состоял до войны в японской полиции, затем был в ней переводчиком.

— Откуда вы знаете русский язык?

— Два года назад меня послали в Россию. Жил сперва на станции железной дороги Раздольное, затем переехал во Владивосток, снимал там комнату на улице Светлановской.

— Чем занимались во Владивостоке?

— Работал на Китайской улице парикмахером у своего дальнего родственника.

— Вы были в России японским шпионом? Отвечайте.

— Я выполнял то, что мне приказывали.

— Вы можете ответить мне на вопрос: где сейчас находится ваш начальник, который заслал вас к нам и кто был ещё имеете с вами?

Лазутчик опустил глаза и ничего не ответил, отрицательно покачав головой. Ожидание ответа затянулось. После Продолжительного молчания полковник Юденич продолжил допрос:

— Зачем вы переоделись в костюм китайского священника-бонзы? А не в костюм нищего или погонщика скота?

— Для того чтобы легче достигнуть того, зачем я был послан.

— Куда же и зачем вы были посланы?

— Я был послан разведать о силах и расположении русских по дороге на Ляоян и севернее его.

— Почему вы были посланы так далеко на север?

— Потому что русские силы и расположение их в местах боев уже хорошо известны, а что у Ляояна и за ним — нет.

Помолчав с минуту, Юденич обратился к поручику Осипову:

— Задержанного обыскали?

— Так точно, господин полковник.

— Что было найдено?

Офицер разложил на походном складном столике полкового командира набор вещей — записную книжку, горсть серебряных китайских монет, трубку для курения опиума и прочую карманную мелочь. Среди вещей выделялась деревянная, пустая внутри колотушка, очень напоминавшая собою русский калач. В них бонзы стучат, когда обходят деревни и призывают китайцев к добровольным пожертвованиям.

Осмотрев всё это, Юденич спросил дежурного офицера:

— Оружие у лазутчика было?

— Никак нет. При себе ничего такого не имел, и стрелки не видели, чтоб он что-то выбрасывал из карманов.

Юденич спросил задержанного:

— У вас должен быть при себе документ, удостоверяющий вашу личность при возвращении назад, к японцам. Где он?

Лазутчик, не поднимая глаз, отмалчивался.

— Я прикажу вас обыскать до нитки.

Мнимый бонза Ван Цзя Дун снял с левой ноги китайскую туфлю и надорвал подкладку. Оттуда он вытащил тонкую полоску бумаги с японскими иероглифами и передал Юденичу. Тот спросил:

— Что на ней написано? Переведите.

— Это моё удостоверение личности в русском тылу. В нём говорится, что служащий японской полиции китаец Ван Цзя Дун отправлен для разведки к Ляояну. Эту записку я должен был предъявить первому же императорскому офицеру при возвращении с задания.

— Что означает эта красная печать?

— Она подтверждает, что этот документ выдан мне как разведчику в штабе генерала Оку.

— А знаете ли вы, как у нас поступают с пойманными переодетыми шпионами?

— Да. Я знаю, что их умерщвляют, но каким образом это делается у русских — мне неизвестно. У японцев орудием Июни всегда служит самурайский меч.

— Господин Ван, как вы считаете — чем закончится эта война?

— Победит Япония. Русских разобьют и на море, и на суше. Всего несколько лет назад армия и флот микадо разгромили Китай. А он по населению в несколько раз больше России.

— А что будет делать Япония, когда сюда придёт весь наш флот с Балтийского и Чёрного морей?

— Путь для них в Жёлтое море очень далёк. Пока русский флот весь соберётся на Востоке, Порт-Артурскую крепость японская армия уже возьмёт.

— Ну, сейчас об этом ещё рано говорить. Порт-Артур, как нам известно, держится стойко.

Уверенность Ван Цзя Дуна в полной победе Страны восходящего солнца над огромной населением и территорией Россией показалась Юденичу и Осипову смешной. Но в том, что перед ними профессиональный, хорошо подготовленный разведчик, они не сомневались.

Пойманного шпиона отправили в штаб дивизии. Там он ещё раз допрошен, но более обстоятельно. Военно-полевой суд приговорил вражеского лазутчика к смертной казни через повешенье. Через несколько дней приговор был приведён в исполнении на глазах солдат маршевой роты одного из пехотных полков. Смерть Ван Цзя Дун принял спокойно, словно был уже давно готов к такому финалу своей карьеры в рядах японской армии.

За бдительность во время дозорной службы командир 18-го стрелкового полка объявил перед строем батальона рядовым Вагину и Докучаеву от лица командования благодарность. Старший дозорного наряда — стрелок Вагин — получил звание ефрейтора...

Начались суровые будни войны. Стрелки то совершали длительные марши по почти полному бездорожью, считая за удачу найти себе крышу на ночь в какой-нибудь китайской Деревушке, окружённой, как крепость, глиняным забором, То закапывались в землю, роя километры траншей в рост человека, с тем чтобы через небольшое время оставить их, часто без боя с японскими войсками.