Алексей Шишов - Унгерн. Демон монгольских степей

— Зачем они нам?

— Зачем? Восемнадцать поколений рыцарей и баронов Унгерн фон Штернбергов погибали в боях. Кто — за королевскую корону Швеции, кто — за императорскую российскую корону. Вот и я хочу, чтобы на мою долю выпал тот же удел...

В Кобдо оба спутника представились в местном русском консульстве. Унгерн продемонстрировал завидную общительность с офицерами местного русского гарнизона, и один из них, Резухин, одолжил ему чистое обмундирование и бритву. Преобразившийся казачий сотник поспешил в недалёкий Гурбо-Ценхар, где находилась ставка Джа-ламы.

Барона в консульстве начальник гарнизона предупредил, что к идее наёмничества отставного офицера из России относится без всякого энтузиазма. Иначе говоря, он был против того, чтобы под златотканым боевым стягом монгольского князя с тёмным прошлым бродячего монаха сражались русские люди. Но Унгерн всё же прибыл к Дамби-Джамцану-ламе.

Тот не отказал в достойном приёме казачьему офицеру, так спешившему наняться к нему на военную службу. Это сильно польстило монгольскому князю. Один такой пущенный «на ветер» слух возвеличивал его во всей Халхе. Но Джа-лама уже знал, что русское Начальство, по сути дела, запрещало офицеру «белого царя» поступать на службу к степному правителю. И не только именно к нему, но и к другим ему подобным правителям за пределами России.

На приёме в честь сотника барона Унгерна, после сытного застолья, князь между делом заметил, что у него есть обязательство перед консулом в Кобдо не брать к себе в услужение русских людей. И что он вынужден, хотя и с большим сожалением, отказаться от услуг такого блестящего офицера.

Унгерн не стал ссориться с монгольским князем, постаравшись расстаться с ним на самой «дружеской ноге». Впрочем, к этому склонялся и сам Джа-лама. Прощаясь, он спросил гостя:

— Вы, господин офицер, ещё долго будете в Кобдо?

— Да, я хочу здесь остаться до зимы.

— Чем вы решили заняться и чем могу я быть вам полезен?

— Я решил заняться охотой в здешних лесах.

— Я дам вам коней и знающих леса проводников. На время охоты они будут вашими слугами.

— Хотел бы просить вас, уважаемый Дамби-Джамцан, оказать мне одну любезность.

— Какую? Я готов всё сделать для такого гостя.

— Вы известны среди монгольских буддистов своей учёностью и покровительством тех, кто стремится познать вашу святую веру. Поэтому я прошу вас замолвить за меня слово в местном монастыре-дацане.

— А что вы ищете среди местных лам и святилищ Будды?

— Мне хочется познать вашу веру, её небесную суть. И таинства буддизма, пришедшие в монгольские степи из Тибета. Услышать о добрых и злых духах, которые витают над степями Халхи.

— Я постараюсь вам услужить. И попрошу настоятеля местного дацана, многим мне обязанного, не скрывать секретов веры в ваших беседах с ним и его учёными ламами, читающими древние книги.

— Я вам, уважаемый князь, премного благодарен. И надеюсь, что наша дружественная связь продлится и далее.

— И я надеюсь на это. Два умных человека могут сделать в жизни больше, чем любой из них, оставаясь один.

— Тогда разрешите откланяться...

В Кобдо отставной казачий сотник Унгерн провёл больше полугода. За это время он основательно изучил монгольский язык и не раз побывал в гостях у Джа-ламы. Тот всегда принимал его в своём белоснежном шатре с неизменным гостеприимством. Они подолгу вели между собой беседы, содержание которых могло бы немало удивить и российского консула, и офицеров местного гарнизона.

Самое ценное, что почерпнул потомок немецких эстляндских рыцарей в беседах с бывшим бродящим монахом, были таинства, которым Джа-ламу научили отшельники из загадочного для всего цивилизованного мира Тибета, этой географической «крыши мира». Можно утверждать, что Дамби-Джамцан поделился с Унгерном фон Штернбергом многими сокрытыми от других таинствами буддизма. Иначе чем можно объяснить тот факт, что, когда после Первой мировой войны барон вновь появится в степях Халхи, его фигура для монголов станет поистине мистической. Случаи противления ему со стороны местного ламства не известны.

С самим князем Дамби-Джамцаном-ламой Унгерну больше встретиться не придётся. Правительство Урга в самом начале 1914 года, пугаясь всё растущего могущества новоявленного князя, обратилось с тайной просьбой к России. Отряд оренбургских казаков из Кобдо совершил налёт на княжескую ставку. Джа-лама был «почётно» схвачен прямо в своём шатре и увезён на «временное» жительство в Сибирь. Там он скоро «затерялся». Теперь в Урге не могли опасаться сильной личности, конное войско которого немногим уступало числом ургинской армии.

Ургинское правительство не только так обезопасило себя. Джа-лама, ставший фактическим правителем Кобдского округа (вернее, его большей части), не раз сделал набеги на соседний Алтайский округ, где стояли китайские войска. Те в ответ угрожали Кобдо. Но военный конфликт в западной части Халхи грозил Урге серьёзными осложнениями в отношениях с Пекином. В таком развитии событий не были заинтересованы и в российском Министерстве иностранных дел.

Унгерн, проживая в Кобдо, не раз пытался добиться разрешения поступить на службу к монгольскому князю, отряды цэриков которого то там, то здесь сталкивались с китайскими войсками. Но власти строго-настрого запретили отставному офицеру воевать под окроплённым человеческой кровью знаменем Джа-ламы. Да и к тому же монгольско-китайская война подходила к своему дипломатическому завершению.

К тому времени сотник фон Унгерн-Штернберг поступил на должность сверхштатного офицера в бурятский Верхнеудинский казачий полк, несколько сотен которого квартировали в Кобдо, составляя часть его русского гарнизона.

В самом конце 1913 года правительства Санкт-Петербурга и Пекина подписали русско-китайское соглашение об автономии Халхи — Внутренней Монголии. Пекин сохранял в этой части Центральной Азии только формальный суверенитет. В это время из Благовещенска в канцелярию Верхнеудинского казачьего полка пришли документы, в которых говорилось, что добровольная отставка сотника Амурского казачьего войска барона Унгерна-Штернберга высочайше утверждена.

За время своего пребывания в Кобдо Роман Унгерн сильно изменился. Он уже не пил. Обществу казачьих офицеров, за исключением разве что боготворившего его Резухина, предпочитал молчаливое одиночество. Он любил поразмышлять сам с собой о значении Срединной империи и буддизма для человеческой цивилизации. Не случайно в год своей смерти он не раз скажет окружавшим его людям следующие фразы:

— Спасение мира должно произойти из Китая. Это моя святая убеждённость...