Алексей Шишов - Унгерн. Демон монгольских степей

...Азиатская дивизия как таковая была воинскими формированиями со многими знаками вопроса. Во-первых, похоже, что сам её командир точно не знал её численности. Однажды атаман Семёнов сделал Унгерну телеграфный запрос:

— Уточняю численность армии. Сколько сабель у дивизии на сегодняшний день?

— Не знаю. Определить затруднительно.

— Как затруднительно? А данные дивизионного штаба?

— Повторяю. Азиатская дивизия вообще не поддаётся учёту...

Число полков в дивизии постоянно менялось. Первым стал полк, составленный из конников-харачинов князя Фуршенги. Они то наезжали в Даурию, то разъезжались по своим становищам к семьям или на время убывали в недалёкий Хайлар. Второй конный полк барон Унгерн стал формировать уже из казаков-забайкальцев — русских и бурят. Это были в основном жители ближайших степных станиц и посёлков по Аргуни.

Ближайшими помощниками Унгерна на первое время стали два офицера: Шадрин, заместитель командира дивизии, и Баев, он заведовал дивизионной военной школой для подготовки младших офицеров из бурят и монголов, в том числе и из числа харачинов Фуршенги. Они оба, как и их начальник, свободно владели монгольским языком.

Однако ради справедливости следует заметить, что Инородческую дивизию барон Унгерн фон Штернберг создавал на первых порах не один. В помощь ему атаман Семёнов выделил высоких чинов бывшей царской армии. Это были генерал-майор Мунгелов, полковники Широких, Александрович, Жуковский, ряд других лиц, известных в семёновском окружении. Но долго «удержаться» в Даурии они не смогли. С командиром формируемого азиатского воинства они не срабатывались: он не принимал их «регулярство» и «канцеляризм», а они не принимали и страшились его деспотизма. Уже тогда атаману Семёнову пошли первые жалобы на даурского коменданта:

— Разве можно казачьего хорунжего назначать старшим по должности над армейским полковником-фронтовиком...

— Штаб дивизии постоянно меняется. Документации, учёта не ведётся никакого. Господин барон штабного дела совсем не знает...

— Где это видано и в какой армии, чтобы заставлять нестроевых чинов тыловых команд носить погоны поперёк плеча. Его убедили отменить такое реформаторство...

— Дня не проходит без диких наказаний. Кого порют берёзовыми палками комендантские китайцы? Своих же, белых добровольцев...

— Гарнизонных жён отправляет в монастыри. За распутство их нещадно порют на глазах мужей...

— Ни одного железнодорожного эшелона не пропускает через Даурию без мер конфискации. Протесты по телеграфу даже не читает...

— Замашки у барона прямо диктаторские. Но должен же он кому-то подчиняться на войне. Или самому себе, и только?..

Барон явно не доверял, по крайней мере первое время, «туземным» командирам. Именно поэтому он ввёл в «азиатских» частях дивизии двойное командование: русские офицеры дублировали власть офицеров из числа монголов и бурят. В штабе и в артиллерии служили преимущественно русские, имевшие специальную военно-профессиональную подготовку в объёме военного училища или школы прапорщиков, прошедшие курс обучения в запасных батареях.

Атаман Семёнов, занятый читинскими делами, «упустил из своего поля зрения» коменданта станции Даурия, одновременно являвшегося командиром Азиатской дивизии. Унгерн власть атамана лично признавал, но никому из членов его Забайкальского временного правительства или штаба не подчинялся. И не думал подчиняться. Когда однажды из Читы в Даурию прибыла комиссия для проверки фактов незаконных реквизиций и потребовала каких-то бухгалтерских отчётов, барон учтиво предостерёг семёновских проверяющих:

— Господа чиновники. Вы явно рискуете наткнуться на штыки Дикой дивизии!

— У нас есть предписание начальника штаба атамана Семёнова о проведении проверки известных нам фактов. Мы уполномочены...

— Мне ваши полномочия до одного места. В Даурии распоряжаюсь всем только я. По распоряжению самого атамана Семёнова...

Более резким тоном он « отослал» обратно в Читу комиссию, которой правительство поручило расследовать на железнодорожной станции Даурия факты взимания дани с проходивших мимо поездов, как пассажирских, так и грузовых. Жалоба харбинского правления Китайской Восточной железной дороги (КВЖД) осталась без ответа.

Азиатская дивизия росла численно, и её надо было кормить, одевать и обувать. А тысячи лошадей в зимнее время обеспечивать фуражом: зерном и сеном, поскольку кони за тёплое время «объедали» пастбища даже вдали от станции. Унгерн решил проблему жизнеобеспечения воинов Азиатской дивизии и их лошадей следующим образом. Он вызвал к себе главного интенданта генерала Казачихина и строго напомнил ему:

— Господин генерал. Вам известна сумма, которая поступает из Читы на содержание конников моей дивизии?

— Известна, Роман Фёдорович. Она ничтожна. На казачью сотню хватит, но только на провиант и сено.

— Тогда какой выход видит дивизионный интендант?

— Только один. Другого просто нет и не предвидится. На Читу надежд вообще нет.

— Железная дорога из Харбина?

— Точно так. Азиатская дивизия может прокормиться только железной дорогой. У даурских крестьян последний провиант уже давно изъят. А проводить реквизиции у семей наших казаков, сами понимаете, нельзя.

— Значит, источником жизни для нас могут быть только реквизиции на железной дороге? Доходами с неё мы можем платить дивизионные долги перед поставщиками.

— Да, господин барон. Но для нас желательно, чтобы реквизиции производились не здесь, а на китайской территории, на станции Маньчжурия.

— Хорошо. Там установим пост военного и таможенного контроля. А кому вы будете сбывать реквизированные товары?

— Как кому! Да у меня в интендантстве с утра до вечера крутится не один десяток разных дельцов, большей частью китайцев. Чуть занизь им цену на реквизированное добро, на копейку серебром — оторвут с руками.

— А сами чем будете торговать, господин генерал-интендант?

— Реквизированным товаром из партий покрупнее. Буду возить в Харбин и там продавать местным купцам.

— Смотрите у меня. Заворуетесь в казённом деле, да ещё на войне — расстреляю...

Казачихин оказался оборотистым интендантом. Продавая в Харбине различные реквизированные товары, большей частью промышленные (в годы Гражданской войны торговый оборот осуществлялся в основном по железным дорогам), генерал слал в Даурию не только деньги для закупки провианта на месте. Но и муку, рис, ячмень, овёс, сало, табак, папиросы, соль, чай, партии обуви, латунь для патронных гильз. Благо атаман Семёнов, объявив железную дорогу в Забайкалье на военном положении, предоставил коменданту станции Даурия возможность иметь собственные паровозы и вагоны.