Михаил Задорнов - Руны Вещего Олега

– Что же теперь с Полидорусом будет? – забеспокоился Ерофеич. – Может, его выручать надо?

– Ничего не будет, – махнул рукой Гроза. – Вас нет – а значит, и никаких доказательств. А патрикий Полидорусу доверяет, и без его ведома никакая стража ни допросить, ни тем более арестовать Полидоруса не сможет. Да он сам их всех сейчас так накроет, что стражники прощения просить будут! – В уголках рта Грозы впервые мелькнуло нечто похожее на улыбку.

– Не скажи, тайная стража народ серьёзный, то нам не понаслышке ведомо, на собственной шкуре испытали, что в Итиле хазарском, что в граде Булгаре, – озабоченно возразил низкорослый.

Ночью Гроза вышел из убежища и узнал у перепуганной ключницы, что старый воин в приступе гнева убил предателя Ермолая, а когда воины тайной стражи решили схватить его, он начал рубиться с ними и погиб вместе с несколькими охранниками, стоявшими до конца на стороне «хозяина».

– Вот и осуществилось последнее желание Полидоруса, умереть с мечом в руке, – с горечью молвил Скоморох, жалея о кончине старого воина. – Только в Хорсуне нам теперь появляться нельзя, враз тайная стража схватит.

– Но с Молчаном-то обязательно увидеться надо или хоть весточку передать! – горячо возразил его юный помощник.

– Так я могу сходить, – подал голос Гроза. – Я хозяйский работник, овец продавать часто гоняю на торжище, давно уже примелькался.

Шустрый изведыватель лишь на несколько мгновений задумался, взглянул внимательно на пастуха, потом на Ерофеича:

– Пойдёте оба, только сделаем так…

Пастух пригнал своих овец на торжище Херсонеса одним из первых, потому и продал их раньше других. Однако никакой радости от этого, как и в другие дни, не выказал, только повелел молодой гречанке со смоляными кудрями приготовить нехитрый завтрак. Овечий сыр с лепёшкой да пару гроздий винограда девушка быстро разложила на плоском широком камне, постелив на него кусок грубой ткани.

Два крепких вооружённых грека подошли к пастуху и молодой деве. Они молча оглядели их, с удовольствием насыщавшихся своей нехитрой пищей.

– Ты сегодня продавал овец из климата патрикия, а кто тебе это поручил, пастух? – с некоторым подозрением спросил старший.

– Как кто поручил? Управляющий. И не ощупывай очами мою девушку, если не хочешь узнать, насколько остёр мой нож, – заедая сыр лепёшкой, на не совсем правильном, но понятном греческом проговорил Гроза.

– Девка твоя нам ни к чему, нам нужно знать, каких гостей ты отвёз к Полидорусу и куда они потом делись? – прищурил глаз старший.

– И как это мёртвый управляющий послал тебя продавать овец? – подступил к пастуху второй грек, помоложе.

– Не смеши меня, стражник, я не умею говорить с мёртвыми. Позавчера я по поручению хозяина забрал отсюда какого-то купца и его слугу. Кто он Полидорусу, я не знаю, но обнимались они при встрече как братья. В тот же вечер Полидорус приказал мне немедленно отправляться на дальнее пастбище и пригнать оттуда на торжище два десятка овец, что я и сделал. А хозяин был здрав и помирать точно не собирался, потому что сидел с гостем за столом и пировал на славу.

– Так ты ещё не был в климате? – спросил молодой стражник, цепко вглядываясь в лицо пастуха.

– Крыльев у меня пока нет, если не веришь, могу снять рубаху, – сердито буркнул работник, которому уже надоели глупые расспросы, и продолжил равнодушно поглощать еду.

Стражники переглянулись и стали с двух сторон от сердитого пастуха, а молодая гречанка, взглянув исподлобья на назойливых воинов, смущённо отвернулась от них, спрятав обе руки в складки своей одежды. Несколько долгих мгновений напряжённое молчание не нарушалось никем. Воины держались за рукояти своих ромфеев, пастух поглощал сыр, бросая взгляды то на стражников, то на свой нож, лежащий среди снеди, девица вполоборота косилась на море.

– Пойдём, – негромко скомандовал старший. – Этого, – он кивнул в сторону Грозы, – в самом деле не было, когда наши схватились с Полидорусом и его охраной.

– Но не было и гостя со слугой, куда они делись? – неуверенно возразил младший, ещё раз оглянувшись на продавцов овец.

– А вот это нам с тобой и надо выяснить, – сердито закончил старший стражник, и они удалились.

– Думал, сейчас нас схватят… – молвил Гроза. – Уже было за мечи взялись…

– Взяться то взялись, а вот обнажить их вряд ли успели бы, – глядя прищуренным оком вслед стражникам, баском промолвила «девица». На миг из складок её одеяния возникли и снова исчезли два острых лезвия.

– Вот деньги за твоих овец, – коротко молвил Гроза знакомому греку, что имел небольшое хозяйство под Херсонесом и иногда просил опытного пастуха помочь ему в продаже животных.

– Благодарю, у тебя это так легко и быстро получается, а я как начну торговаться… Коней ваших накормили и напоили, так что можете хоть сейчас отправляться, но сначала нужно отметить удачный торг.

– Нет, Анастасий, не могу, мне нужно торопиться, овец оставил на Ермолая, а ты знаешь, какой из него пастух.

– Так, велит нам с тобой Молчан быть в заливе, где мы последний раз на пути сюда ночевали, и ждать кочмар Стародыма, – молвил задумчиво Скоморох, держа в руках небольшой кусок тонкой кожи с начертанными тайными знаками, оборачиваясь к отроку-изведывателю, который старательно смывал с ланит румяна, успев уже сменить женское платье на свою обычную одежду. – Они вынуждены были покинуть Херсонес, потому что греки хотели задержать наш кочмар, пока мы не объявимся.

– Только как посуху туда добраться, нас тайная стража небось уже по всей Таврике ищет, – озадаченно отвечал ему Ерофеич.

– Я вас проведу такими тропами, что ни одна живая душа не увидит, – своим обычным невыразительным тоном молвил Гроза, но взгляд его, в отличие от голоса, слегка ожил, холодное равнодушие сменилось в нем тревожной насторженностью.

Они шли лесами, карабкались в горы, ночами пересекали большие открытые пространства. Ночевали то в лесу, то в горных пещерах. В самом деле, за всё время им почти не попадались люди, только дикие, а изредка домашние животные. На привалах изведыватели по давней привычке, для сохранения точности глаза и верности руки, метали ножи, одним неуловимым движением извлекая их из-под одеяния, либо боролись и учиняли меж собой ножевой бой. Гроза оставался, как всегда, невозмутим, хотя глядел с некоторым интересом. Но однажды, когда они ночевали в одной из пещер, напомнившей обиталище волхва Хорсовита, это потянуло нить воспоминаний. Гроза то ли задумался глубоко, то ли на несколько мгновений задремал, но узрел и почувствовал себя опять пятнадцатилетним юношей. Точно так же, как сейчас Скоморох с Ерофеичем, он со своим наставником по ратной здраве, потея от жаркого солнца и тяжело дыша, старался достать деревянным ножом, щедро измазанным охрой, загорелое тело Вергуна. Тот уклонялся, подобно змее, и в ответ уже оставил на теле Грозы несколько красных полос от своего деревянного клинка, а раздосадованный отрок никак не мог достать наставника…