Михаил Задорнов - Руны Вещего Олега

Взрезали новые лодьи волну бирюзовую своими крепкими носами, и вначале негромко, будто про себя, а потом всё шире и вольнее полилась песня, что переполняла душу воинов от простора, столь же милого сердцу русскому, как и пашня по весне, столь же желанного и влекущего в неизведанную даль. Наполняла та могучая песня воду и сам воздух, и каждый луч солнечный исполнялся силой и трепетной радостью, а в ответ получали люди от живой воды матери-Непры и Солнца-отца силу стократную. И ощутил князь Ольг, что нет ничего, могущего эту силу слияния русского человека с миром, его окружающим, одолеть.

– Знатно запели, молодцы, – восторженно молвил он, стоя на носу головной лодьи, – добрый знак, значит, с победой домой возвратимся!

Ольг почувствовал, как, недовольно клубясь, отступает чёрная сила, с которой он постоянно ведёт незримую и тяжкую битву, только сегодня он не один. Рядом стоит, вглядываясь то ли в даль, что открылась за поворотом могучей и своенравной реки, то ли в самую вечность, волхв Велесдар. А начальник княжеской охороны Руяр зорко следит за лодьями своей сотни, которую все ещё с Нов-града зовут Свентовидовой. С Олеговой конницей идёт ещё молодой по волховским меркам кудесник Могун, чья богатырская осанка и невозмутимость сами по себе уже вселяли уверенность и спокойствие в воевод да темников, а через них и во всех воинов дружины.

В условленных местах лодьи приставали к берегу и ночевали, поджидая конницу. Воеводы выслушивали темников и сами спешили к князю на доклад, рассказывая вкратце, что за день произошло, кого встретили в пути, были ли схватки и с кем.

– Княже, – обратился на последней стоянке Ерофей, – на острове Элевферия, Березань по-нашему, пост греческий в башне каменной, который непременно сообщит в Царьград о том, что наши лодьи числом великим вошли в море Русское. Может, сей греческий пост вначале повязать, а потом уже в море выходить?

Князь ненадолго задумался.

– Пожалуй, не стоит, намного та весть нас не опередит, и подготовиться греки толком не успеют, а переполох и страх противника нам на руку. Пусть глядят!

Снова двинулись конные воины по берегу, а ратники на лодьях по волне морской, и трепет вызывали у побережных жителей бесчисленные для стороннего ока паруса на море, и ни у кого не возникало желания творить что-то супротив такого множества. Страх перед этой неодолимой силой бежал вначале вместе с ней, но вскорости обогнал воинов и устремился далеко вперёд, чтобы первым достигнуть Визанщины.

Морской ветер развевал седые власы князя и пробуждал, казалось, давно забытые мгновения жизни: и картины родной Ладоги, оставшейся далеко на полуночи, где юный Ольг грезил о будущей морской стезе; и походы на драккаре Лодинбьёрна; встречу с Рарогом и походы в Галлию; разгром викингами Приладожья; смерть отца и поход мести к свеям… – многое принёс морской ветер, который помнит и знает всё. «Хм, – вдруг подумалось Ольгу, – нурманы говорят, что чёрный ворон знает всё о смерти. А морской ветер ведает ещё и о жизни, о моей-то уж точно. Жаль только, мало времени, чтобы просто любоваться морем и небом, игрой воды и солнца».

А вольный ветер шумел в парусе, совсем как в юности, и трепал волосы, и наполнял грудь особым волшебным хмелем. Ольг даже не ощущал, как катятся по его щекам слёзы, – конечно, это ветер выдавливает солёные капли из глубинно-зелёных, как морская вода, очей. Он снова зрел себя у Перунова Дуба в Вагрии, и волхва Ведамира со всепроникающим добрым взглядом, и образы грядущего, которые даровал тогда Священный Дуб. Старый князь прикрыл очи и ощутил тёмные клубы впереди. Они тянули к нему свои извивающиеся потоки, но сейчас небо, солнце, ветер и море, сила побратимов и воля волхвов стояли с ним плечо к плечу, не позволяя приблизиться. Напротив, он зрит внутренним зраком, как, отодвигая чёрные сгустки, катится перед его воинами, пешими и конными, светлая волна.

Потом пути конницы и лодий разошлись, сговорившись встретиться возле впадения синего Дуная в Русское море.

– Угры, княже, нам навстречу было вышли, но только издали поглядели и до валов Трояновых сопроводили, а потом в степи пропали нежданно, как и появились, – сообщил воевода Олег, когда через две седмицы в условленном месте встретились лодейщики и конники.

– Чувствуем, княже, будто не сами идём, а с силой неведомой, и другие, видно, это тоже чуют, коли с нами встречаются, – неспешно ответил пожилой новгородский воевода Гудим, а князь, Велесдар и Могун только молча переглянулись.

Лодейщики угощали своих конных сотоварищей знатным рыбным варевом, особенно вкусным на свежем морском воздухе да после долгого пути верхом гон шагом, гон рысью, гон шагом, гон рысью…

– Степь здешняя не сильно выгорела, корма для коней хватает? – осведомился Ольг.

– Да тут озёр и речек в достатке, поймы, поросшие доброй травой. А уж как до Дуная Синего дойдём, то там травы вдоль русла ещё более будет.

– С болгарами договорились, они нам помех чинить не станут, – ответил князь, – оттого идите так, чтоб и от брега морского недалече быть, но и корма для коней хватало.

Греки успели огромными механизмами, расположенными в башне Кентенарий на городском Акрополе, поднять прочную цепь, закреплённую другим концом намертво в Галатской башне на противоположном берегу залива Золотой Рог, тем самым преградив доступ в залив, где сгрудились многие сотни купеческих судов и основной флот Империи. Очень редко, только в случае крайней угрозы поднималась сия цепь, и вот нынче она перекрыла всякий доступ к морским вратам града. Однако ощущение некой неведомой силы, что катилась впереди морских и конных ратей русов, превращаясь в почти суеверный страх, никакие цепи или канаты сдержать не могли. Град Константина затаился в ожидании, когда варвары начнут крушить и разорять окрестности, а потом попытаются штурмовать неприступные, построенные по замыслу лучших инженеров Империи стены. Так бывало много раз за историю Константинополиса, но взять неприступный град пока никому не удавалось. Однако непреодолимый страх охватил большинство горожан, от простых ремесленников до императоров, которые уже который день проводили в тревожном ожидании и бесконечных совещаниях во дворце.

Братья императоры Лев и Александр, хоть и находились за прочными каменными стенами и окружены были многочисленным столичным гарнизоном, дополненным наскоро собранными войсками ближайших фем, тоже ощущали подспудный страх перед пришедшими варварами. Не раз в эти тревожные дни приходили в голову воспоминания покойного патриарха Фотия, который ярко живописал, как двести кораблей одержимых яростью северных скифов под водительством язычника Аскольда разграбили окрестности Константинополиса, пройдя по ним огненным смерчем. И что столицу спасла лишь неожиданная буря, вызванная заступничеством святой Богородицы Влахернской. Но сейчас кораблей сих ужасных скифов отнюдь не две сотни – всё море покрыто ими, насколько хватает глаз, как доложили тайные трапезиты, сосчитавшие росский флот, выходивший в море мимо острова Элевферия, их две тысячи! Да к тому же многочисленная конница, которой тогда у скифов не было!