Михаил Задорнов - Руны Вещего Олега

– Артемида! – невольно выдохнул восхищённый Дорасеос, не замечая, что обращается к образу языческой богини. Превозмогая шум в ушах и благодаря крепко сцепленным рукам, он всё-таки удержался на ногах. С этого мгновения всё, что происходило с ним, воспринималось греком как некое колдовское состояние, когда разум словно видит себя и окружающее со стороны, а тело подчинено каким-то неведомым силам и действует послушно их волшебному ритму.

Огромное кострище, покосившись на один бок, рухнуло, полыхнув вокруг жаркими языками пламени. Бесчисленный сонм искр взлетел высоко в черноту неба, сопровождаемый восторженными криками людей, собравшихся вокруг огня. Несколько быстрых отроков подкинули горящие жердины обратно в огнище, которое теперь стало не круглым, а вытянутым. Хоровод сам собою распался. Дорасеос вспомнил о преследователях, но, оглядевшись вокруг, никого из них не обнаружил.

– Не стали папские служители осквернять себя лицезрением языческого бесовства! – довольно выдохнул сотоварищу в самое ухо Устойчивый. – Но нам пока лучше остаться здесь.

Люди собрались с одной стороны кострища, и юноши принялись первыми прыгать через огонь. Одни высоко взлетали над полыхающим пламенем, будто желали улететь в усеянное звёздами небо, другие, наоборот, прыгали так, чтобы пройти сквозь самое пламя. Кто-то из отроков лихо пролетал сквозь огонь, распластавшись над ним, подобно стреле, а потом касался вытянутыми перед собой руками земли за кострищем и прокатывался по ней стремительным кувырком. Иные, особо ловкие, перелетая высоко над пламенем, успевали прокрутиться в воздухе и опять стать на ноги.

Потом начали прыгать все, даже пожилые и дети. Поражённый зрелищем, грек глядел на сие действо не отрываясь. Некоторые молодые юноши и девы прыгали вместе, взявшись за руки или схватившись за одну палочку. Он видел, как к деве, похожей на богиню Артемиду, подошёл статный молодец с такой же высоко посаженной, гордой головой и покатыми, будто вылепленными искуснейшим мастером плечами и что-то ей говорил. Не разумея языка и находясь далеко от пары, грек каким-то внутренним разумом понял, что молодец предлагает деве прыгнуть вместе.

– По их обычаям, те, кто сегодня прыгнет вдвоём, будут считаться повенчанными самим богом Купалой, он сродни нашему языческому Аполлону, – пояснил на ухо сотоварищ.

Сердце молодого грека, казалось, остановилось… Однако дева, отрицательно мотнув головой и рассмеявшись серебряным колокольцем, ринулась к пылающему огню одна. Пролетая над пламенем, она приподняла подол своего расшитого одеяния. Её дивные ноги в свете костра показались ошеломлённому греку прозрачно-розовыми, и хотя он зрел её у мовницы совершенно нагую, но в сей миг вид девичьих ног, открывшихся до середины бёдер, поразил его не менее. Ничего не понимая и не осознавая, только чувствуя внутри какую-то безудержно нарастающую силу, Дорасеос не сразу ощутил, что подле стоит Евстафий, теребит его за рукав и что-то негромко говорит. Он растерянно повернулся к спутнику. Тот поглядел в сторону девы, которая исподволь бросала на грека короткие колдовские взоры.

– Эге, брат Божедар, да ты, похоже, в полон угодил! – на языке россов молвил изведыватель.

И опять, во второй раз за этот вечер, Дорасеос понял, о чём говорит спутник. А Устойчивый уже тащил его прочь, подальше от колдовского костра.

– Ты что, – заговорил уже на греческом, отойдя подальше от людей, Евстафий, – подпал под чары колдуньи? Стряхни с себя наваждение, мы приехали сюда не с девами развлекаться!

– Она не колдунья! – горячо запротестовал Подарок Бога. – И вообще, чего ты меня тянешь, сам предлагал ранее прийти на языческий праздник, а теперь, когда мы попали сюда, ускользая от преследования, я ещё и виноват? А кто говорил, что мы должны знать всё о своих врагах? Вот и не мешай мне их познавать, Устойшивий.

– На языке россов правильно говорить «Устойчивый», ещё одна буква, которой нет у нас, это как «т» и «ш» вместе, только звонче, – сердито буркнул полнотелый. Потом, подумав, добавил: – Ну, если ты не веришь мне, что почти все женщины россов ведьмы, тогда пошли, сейчас ты в этом сам убедишься! – решительно молвил Евстафий. И, круто повернувшись, двинулся обратно.

Они вернулись к кострищу, которое уже почти догорело. Несколько юношей под руководством волхва граблями на длинных рукоятях разгребали жар в огненную дорожку, на которой угли светились в ночи малиново-алым живым светом, мерцая и переливаясь.

– Зачем они это делают, ведь ты говорил, что сей огонь священен для них и после праздника каждый унесёт с собой по угольку как оберег, а сейчас они разгребают его какими-то вилами?

– Это не вилы, Божедар, а специальные ритуальные предметы, которыми положено прикасаться к священному огнищу, а для чего делают дорожку из углей, ты сейчас сам увидишь.

Подойдя ближе, грек заметил, что сии бронзовые ритуальные предметы языческого культа украшены какими-то узорами.

– Что говорит старый колдун? – снова спросил Подарок Бога у сотоварища, безотчётно разыскивая очами божественный стан «Артемиды».

– Он говорит о том, что каждый человек должен сегодня, в священную ночь, очистить не только своё тело, но и мысли, и самую душу, и не только водою, но и огнём, – негромко, чтобы не слышали стоящие поблизости, переводил речь старца Устойчивый.

Меж тем волхв, опираясь на посох с причудливо изогнутой в навершии рукоятью, подошёл к началу образованной пылающими углями дорожки, что-то ещё раз громко произнёс, воздев обе руки к звёздному небу, а потом вдруг… шагнул босой ногой прямо на раздуваемые лёгкими порывами ночного ветерка угли.

Божедар-Дорасеос замер на месте и не шевелясь глядел на обезумевшего колдуна. А тот сделал второй уверенный шаг, потом третий и двинулся по огненному ковру углей. Когда он прошёл всю «дорожку» и ступил на травянистый покров, то обернулся, снова воздев обе руки к небу, произнёс какие-то слова и поклонился огненной тропе. Грек ещё не успел отойти от увиденного, как следом за волхвом по огню пошли другие люди, всякий раз воздевая к ночному небу руки и что-то произнося. Одни поскорее пробегали, вздымая ногами облачка искр и пепла, другие проходили скорым шагом, но были и такие, что шли по углям спокойно, почти как по обычной лесной тропе. И вот к краю огненной дорожки подошла ОНА, удивительная дева, названная Дорасеосом Артемидой. Он снова оглох от непонятной и неожиданной смеси чувств: страха за эти прекрасные божественные ножки, что замерли на несколько мгновений перед алыми угольками, восторга и любования гордой осанкой девы и религиозного страха перед этой непонятной, пленительной и внушающей трепет земной богиней и всего творящегося вокруг действа. Неужели она пройдёт огненную тропу не повредив ног, как те, кто это сделал до неё? Если так, то она точно колдунья, а если нет… как жаль будет этих крепких и прекрасных ножек!