Михаил Задорнов - Руны Вещего Олега

– Трое на улице, как положено, следят за подходами, – ответил полнотелый.

– Зови, времени у меня мало, а никто из вас не знает расположения внутренних помещений терема, – всё тем же ровным тоном проговорил Божедар.

Устойчивый на мгновение задумался, вспоминая, что вчера Божедар никуда от горшечника не отлучался и к нему никто не приходил, значит, передать никому ничего не мог, а помощь действительно ему не помешает.

– Муха, позови остальных, – кивнул молодому трапезиту полнотелый, с удовлетворением отмечая, что вчерашнее упоминание о Дивооке и её родственниках оказало отрезвляющее действие: его напарник снова собран и сосредоточен. «Всё-таки нельзя трапезиту любить, иначе он уязвим, как краб без панциря».

Беззвучно отворилась дверь, вошли ещё трое.

– Там всё спокойно, – ответил негромко Муха на вопросительный взгляд Устойчивого.

– Вот, держи. – Полнотелый протянул атлету небольшой, красиво изукрашенный кинжал в дорогих ножнах.

– Зачем, у меня достаточно оружия, – молвил княжеский охоронец.

– Такого нет, его лезвие отравлено, достаточно сделать царапину, и человек уходит в Навь, так что будь осторожен, – предупредил полнотелый.

– А где Мутный? – спросил атлет.

– Он следит за княжеским теремом, – ответил Устойчивый. – Говори.

– Ну, за сей кинжал благодарствую, как россы рекут, «дорога ложка к обеду». А помощь нужна такая. Вот, смотрите… – Божедар подошёл к побелённому боку полуразвалившейся печи и, не вынимая вручённого ему кинжала из ножен, стал чертить ими на ровной поверхности очертания княжеского терема.

Трапезиты приблизились, чтобы поглядеть.

– …Вот главный вход, у ворот дежурят трое охоронцев… Здесь, на втором ярусе, открытая галерея, отсюда ближе всего до переулка. Я выйду сюда, кто-то из вас, скажем, ты, Муха, – Божедар обернулся к молодому трапезиту, – и ещё кто-то, должны к обеду стоять здесь. Я выйду на галерею и сделаю вот так…

Мгновенно сорванные с ядовитого клинка ножны полетели в лик Устойчивого, который стоял дальше всех от атлета, а сам клинок живой молнией прошёлся по горлу Мухи и в конце полёта вонзился в бок стоявшего рядом с ним крепкого трапезита. Поднырнув под него, княжеский охоронец вмиг согнулся и легко, как мешок зерна, бросил стонущего раненого на Устойчивого, который уже извлёк свой нож, но был сбит с ног брошенным на него телом. Божедар тут же схватился с двумя оставшимися трапезитами, работая двумя клинками – отравленным и своим кинжалом, и вскоре уложил их одного за другим. Сражался он неимоверно быстро и легко, даже с каким-то подъёмом, словно в жилах его текла та божественная сурья, которой поил его отец Дивооки, или ярая сила, о которой рассказывал волхв перед свадьбой.

– Что, брат Евстафий, – на греческом заговорил могучий трапезит, обращаясь к Устойчивому, – ты думал, что страх за жизнь моей любимой и её семьи сделает из меня послушного раба, ты правильно рассудил для грека, но я теперь более Божедар, чем Дорасеос, я решил по-другому… Помнишь, как нас учил Панфилос: «Из самого безвыходного положения один выход у трапезита есть всегда, причём такой, который ему никто перекрыть не может, – это смерть». – Он шагнул к лежащему у стены и наполовину придавленному телом молодого трапезита Евстафию. И в сей миг ощутил какое-то движение сзади… Нежданно горячо и остро ударило в спину, перехватило дыхание, ещё успев обернуться, заметил мелькнувший в дверном проёме стан Мутного. – Таки подстраховался ты, Евстафий… – проговорил, задыхаясь, Божедар. Изо рта у него пошла кровь. Из последних сил он бросил отравленный кинжал в полнотелого, и красные сумерки поглотили сознание.

Мутный, умело метнувший клинок в спину Божедара, увидев, что тот упал, в два прыжка оказался подле Евстафия.

– Жив? – спросил он, освобождая старшего и бегло его осматривая.

– Кажется, – стирая сочащуюся из чела кровь, обессиленно проговорил полнотелый. – Ты подоспел как нельзя кстати, ещё миг – и отравленный кинжал торчал бы не в его плече, – полнотелый кивнул на труп, – а в моём сердце или глотке.

– А ты просчитался, Устойчивый, – ехидно ухмыльнулся, по своему обыкновению, Мутный, поднимая Евстафия, – если бы не начал пугать Дорасеоса, то он бы спокойно сделал своё дело, я уверен. А теперь что? – кивнул на тело могучего воина молодой трапезит, явно наслаждаясь неблаговидным положением своего наставника.

– Выбираться надо отсюда, и поскорее, – прокряхтел Устойчивый, – каждый миг дорог, скоро все пути перекроют. Да, моя промашка, не просчитал я его, не просчитал…

Они уже двинулись было к двери, когда, что-то решив про себя, Устойчивый подобрал дорогие ножны отравленного кинжала и, самолично вытащив клинок из плеча трупа, осторожно вложил его в ножны.

– Теперь пошли.

Перед тем как покинуть двор, он повелел Мутному проверить переулок.

– Тихо, как в некрополе, – доложил тайный воин.

– Пошли, вон туда, за угол, – указал полнотелый.

Они свернули туда, где к самому переулку подбирался овраг. Старший, заглянув вниз, приказал:

– Спускайся, я тебя поддержу, а потом ты меня подхватишь, чтобы я не улетел на самое дно и не пропорол мои пышные бока о сучки и коряги.

Когда они, тяжело дыша, наконец оказались на дне оврага, отряхиваясь и оглядываясь по сторонам, Устойчивый вдруг внимательно посмотрел наверх, будто заметил нечто в вершинах почти сомкнувшихся над их головой деревьев.

– Что это? Не может быть! – округлив очи и отступая на шаг, проговорил он по-гречески.

– Где? Там, где мы спускались? Да я ничего не…

Отравленный клинок вошёл в запрокинутую шею молодого трапезита почти по самую рукоять, которую крепко сжимал Евстафий.

– Не было никакого моего просчёта, брат, просто все героически погибли в схватке с коварными колдунами и язычниками, чуток не хватило нам Христовой помощи, самую малость… – по своему обыкновению, криво усмехнулся Устойчивый. Кинжал из шеи Мутного он вынимать не стал, ножны, размахнувшись, забросил в густые кусты, а сам начал продираться в другую сторону, подальше от этого места и, судя по склону дна оврага, поближе к реке. – Похоже, легат Энгельштайн, тебе сегодня тоже не повезёт, – хрипло проговорил вслух церковный трапезит. – Встреча с живым князем россов не так безопасна, как с мёртвым. И мне отчего-то не жаль тебя. Господь Всевышний, видимо, не благословил наш временный союз. Sancta Maria, Mater Dei, ora pro nobis peccatoribus, nunc et in hora mortis nostrae. Amen [5] Святая Мария, Матерь Бога, молись за нас, грешных, даже и в час смерти нашей. Аминь. , – прошептал Устойчивый на латыни и ускорил своё продвижение вниз по дну оврага.

Тело Мутного едва успело остыть на дне киевского оврага, а к Киеву с захода уже подходили воины древлянской знати и нанятые ими пришлые варяги, среди которых были и лютичи, и нурманы, и даже франки с саксами. Они схоронились в густом лесу, не доехав до Киева четверть гона.