Михаил Задорнов - Руны Вещего Олега

– Не все пошли, только искоростеньские, – угрюмо ответил Ольгу князь. – Я за своих житомельских могу руку на отсечение дать, что не ходили на Киев, нам работы дома хватает, жито вон скоро созреет, не до войны нам.

– Да и с Искоростеня не все бояре поддержали сей поход, – буркнул боярин, хмуря брови и пряча свои синие, как лён, глаза.

– А древний кон небось помните, – сурово продолжал киевский князь, – что за деяния каждого весь род в ответе. Так вот я и пришёл к вам с вашими предателями, хотя мог их в Киеве казнить, а вы предо мной и своими же изменниками ворота заперли, будто я вас воевать пришёл. Коли рати желаете, можно и повоевать, но мне дружина моя, как и вам ваша, для отпора от настоящего ворога – хазар, булгар, печенегов и многих других нужна. К тому ж князь ваш сбежал, чуя, что не по Прави свершил. Так что вы, верховоды древлянские, посоветуйтесь со старейшинами и решайте сейчас, иначе разговор совсем иным будет…

Искоростеньские посланцы ушли, потянулось ожидание. Олеговы воины стояли в прежних порядках, не расходясь и не нарушая строя. Из-за частокола всё чаще выглядывали древлянские охоронцы, нёсшие службу на стенах.

Ближе к полудню врата града раскрылись и древляне опустили мост.

Конные воины киевской дружины стали с двух сторон, образовав проход, и по нему побрели полонники, прямо к центру града, к торговой площади.

Наконец, показался сам князь в сопровождении темников, воевод и охоронцев во главе с могучим Руяром. Он обвёл взглядом угрюмую площадь и, привстав в стременах своего крепкого коня, молвил:

– Нынче иные древлянские князья и бояре с воями своими, по наущению чужеземного пастора именем Энгельштайн, решили захватить власть в Киеве, да не вышло. А отчего именно сейчас они решили это сделать? – Князь остановился и ещё раз оглядел площадь и стоящих пред ним искоростеньцев. – Да оттого, что другие враги Руси, руководимые из Константинополя, должны были меня убить. Только боги наши русские оказались сильнее чужинских. Многие нынче, те же франки, которые германцы и саксы, а ещё византийцы, хазары и прочие кочевые народы, на земли наши зарятся, да захватить их теперь нелегко, оттого что соединилась Северная Русь с Киевской и стала ещё крепче. И стараются недруги её разделить, вот и посылают к нам своих Энгельштайнов. У моря Варяжского многие могучие племена моравские из-за разделения своего онемечены ныне, северные племена под хазарами, и остальную Русь сия же участь ждёт, коли не соберёмся мы в один крепкий кулак да не дадим ворогу по зубам его жадным. – Князь снова помолчал, давая время понять и осмыслить сказанное, ведь в обыденной жизни каждый думает о своём, а о едином помыслить забывает. – Сегодня ваши начальники оказались пособниками врагов Руси, оттого будут покараны строго, по конам Рода нашего. – Площадь замерла, голос князя с последними словами вознёсся над ней, как карающий топор. – Властью княжеской повелеваю бояр и начальников – от воеводы до тысяцкого – из тех, что с дружиной княжеской в бой вступили, казнить, как предателей и пособников вражеских прилюдным отсечением голов на площади. А легат Римской церкви именем Энгельштайн, который князей ваших на предательство сподвиг, а ещё раньше замыслил убийство новгородского князя Рарога, подлежит повешению вместе со своими помощниками.

По толпе горожан прокатился скорбный вздох. Родственники тех, кто оказался среди приговорённых к казни, запричитали, завопили.

Воины принялись отделять приговорённых от общей толпы полонников.

– А что с остальными воями будет?! Остальным-то что?! – послышались выкрики из толпы горожан и огнищан.

Князь поднял руку в боевой рукавице, и шум на площади стих.

– Кто желает служить Киеву, в дружину нашу взят будет.

– А ежели кто не захочет, кто мирную жизнь привык вести? – снова послышались выкрики из толпы, в основном от житичей, более привыкших растить и молотить хлеб, нежели воевать.

– Коли признают свою вину и слово твёрдое дадут, отпущены будут без оружия, пусть трудятся, – громко рёк Ольг. – Только ответственны за них будете все вы. Как и сейчас, за то, что врагов папских приютили и против народа братского славянского с мечом пошли, налагаю я на народ древлянский дань крепче, чем на другие подвластные мне племена. – Все снова замерли, ожидая услышать размер дани. – По чёрной куне с каждого дыма, начиная с этой зимы! – жёстко закончил свою речь киевский князь. И поднял руку.

Воины быстро притянули несколько длинных брёвен. Обречённых полонников подводили к лежащим брёвнам, ставили на колени и рубили топорами головы. Если руки у обречённого были связаны, то его непременно освобождали от пут. Когда дошла очередь до папских слуг, на раскидистый дуб, росший в центре града и издавна служивший искоростеньцам местом разрешения споров и судилищем, вскинули верёвки с петлями. Вслед за прочими пастору Энгельштайну развязали руки. Тот потёр затёкшие запястья, перекрестился и поцеловал свой золотой крест с каменьями, потом вдруг шатнулся, побелел, захрипел и рухнул наземь, содрогаясь от конвульсий, изо рта его появилась бело-розовая пена.

– Что с ним, от страха, что ли, в беспамятство впал? – спросил воевода Фарлаф.

Его охоронец спешился, подошёл к лежащему пастору. Тут же невесть откуда появился и быстрый изведыватель Скоморох. Они внимательно оглядели скрюченное тело.

– Он отраву проглотил, княже, видать, в кресте спрятана была, – доложил быстрый изведыватель, – не пожелал позорной казни.

– Ну уж нет, коли приговорён, должен быть казнён! – сурово молвил Ольг.

По его знаку крепкий воин схватил легата за ворот черной сутаны и потащил к дубу. Ему помогли двое других, и вскоре пастор болтался, вздёрнутый на верёвке, озирая всех невидящим взглядом. Вместе с римским легатом были повешены трое его приспешников, среди которых закончил свою изворотливую жизнь бывший новгородский мятежник Пырей.

– Сих похоронить, – указал князь на казнённых. – А сих, – поднял перст к повешенным, – не снимать три дня. Пусть будет вам наука и память. Только князя вашего здесь не хватает. Стыдно вам, древляне, – опять укоризненно покачал головой Ольг, – под Перуновым Дубом суды вершите, считаете себя вольным народом, а римско-германским пасторам в услуженье пошли. Отныне дам я в каждый ваш город своих людей, через них будете решать со мной все вопросы.

Ольг быстро определил, кто будет заниматься набором древлянской дружины, кто собирать дань, кто решать хозяйственные дела.

Несколько дней стояла киевская дружина в Искоростене, пока все древлянские князья не присягнули на верность Киеву и не были решены самые насущные задачи.

– Ну вот, Дивоока, сынок у тебя родился! Гляди, какой златовласенький, ну чисто тебе божич! – воскликнула сухонькая, быстрая в движениях бабка-повитуха, вздымая на руках плачущего младенца. – Добрым воином будет, вот попомнишь слово моё, я ни разу не ошибалась ещё, как принимаю дитя, так сразу чую, кем ему быть.