Вячеслав Усов - День гнева

Показателем торопецкого вольномыслия было обилие скоморохов. Срамное слово какого-нибудь Гуляйки или Новгородца-Быка звучало звонче воеводского. Сколько зубоскальства вызвал, к примеру, московский запрет топить летом бани, поздно сидеть с огнём, а избы обогревать только по воскресеньям и четвергам. Словно не горел Торопец раз в два года и те же зубоскалы не сиживали «по шалашам», отстраиваясь. Смешливый и непокорливый народ... Долго ли высидят под обстрелом и угрозой приступа, резни, грабежа?

...Одиннадцатого сентября в отряд Монастырёва, стоявший на засеке, прискакал татарин за помощью: их полусотня окружила польских фуражиров под охраной роты пехотинцев. Зачем их понесло к Торопцу, непонятно. Видно, ближние окрестности Великих Лук вымели подчистую. Шли с крытыми повозками-фурами, с хозяйственной неторопливостью, как по своей земле.

Прибыв на место, Михайло понял, почему татары отступили. Солдаты правильно оборонялись на высотке, заросшей мощным сосняком, прицельно расстреливали всякого, кто появлялся ниже, в желтоватом берёзовом редколесье. Михайло приказал спешиться: часть татар пустил в обход, прочим велел нападать в лоб. Ввязавшись в первый бой, ни страха, ни колебаний не испытывал, одну мстительную злость, накопленную в плену. Так долго зависел от враждебной воли, тянуло поквитаться. Правый скат высотки обрывался в буреломный овраг, сочно заросший по многолетнему гнилью. По нему Михайло продирался полчаса. Благо, в его отряде дети боярские подобрались из местных, «тверски-торопецки», умели и сапог поставить без хруста, и стерпеть, коли сучок саданёт в глаз. Залп из пищалей и карабинов получился недружный, тем злее размахались клевцами, саблями и пиками. Поляки сопротивлялись растерянно, пробовали сдаваться в плен. Татары добили всех. Сочли — семьдесят семь трупов. Двое-трое утекли.

Отвращение к крови на лезвии, как всегда, проснулось после драки. Долго чистил кинжал горстью мха. Холопы собирали вражеское оружие, стягивали добрые сапоги, примеряли железные шапки, выбрасывая потные подкладки. Всё погрузили в фуры и повезли в Торопец — хвастать. День выдался прохладно-солнечный, ласковый ветерок позванивал осиновым листом. Хорошо жить, убеждался Михайло.

Несколько дней прошли спокойно. На совещании у Хилкова решили усилить сторожевые отряды, придерживать противника, не дать ему подступить сосредоточенными силами, как к Лукам. Болотистые леса, узкая топкая дорога затруднят доставку пушек. Без них и наведения мостов королю Торопца не взять. А это — время и материалы. Замойский поведёт разведку боем. Надо создать впечатление многочисленности русских уже на подступах к городу.

Деменша Черемисинов потребовал четыре тысячи детей боярских и всех татар. Пятнадцатого сентября полк оседлал дорогу, выдвинул несколько отрядов на засеки. Монастырёву доверили самую дальнюю. Он выслал дозоры, наказав не ввязываться в схватки, но постараться счесть вражеское войско.

Засека опоясывалась рвом, концами упиравшимся в болотные топи. Мостик — на тонких сваях, чтобы сподручнее рубить. Вдоль рва на протяжении сотни шагов деревья свалены вершинками на запад. Перед мостом завал усиливался деревянным срубом с воротцами и смотровой башенкой. Сооружение обветшало, нижние венцы обросли мхом, опоры гнили в торфяной жиже. Рота солдат навалится на стенку и разнесёт за пять минут. Впрочем, от пуль она спасала.

Три дня промаялись в сырости, холоде, в дождливом неудобстве. Черемисинов с Нащокиным стояли табором вёрстах в семи, ближе к городу. К ним Михайло наезжал отогреваться и отъедаться. С восемнадцатого сентября стало не до гостеваний. Русский дозор столкнулся с польским, потерял человека. На следующий день другая «разъезжая станица» обнаружила на дороге целое войско, тысячи три-четыре, все на конях: поляки, венгры, немецкие гофлейты. Двигались прямо на Торопец, не торопясь: день отдыхали, обихаживали коней, подтягивали фуры с продовольствием. Двадцатого прискакали татары. Противник был в двух часах хода от засеки.

Кроме татар, стрельцов Михайло располагал полутора сотнями детей боярских. Не густо, но несколько часов продержатся. Обычно польские военачальники, нарвавшись на засеку, требовали подмоги, бесстыдно преувеличивая численность московитов. Тысячи так и сыпались с языка гончика. Замойский не отказывал, но на всё уходило время. Таким путём засечные станицы отвлекали многие роты. Задача Михайлы — задержать эти три-четыре тысячи, сколько можно, и отходить. Ни он, ни товарищи его не собирались класть головы за прогнившие срубы, воюя не первый год.

Один татарин уверял, что на засеку, оторвавшись от основного войска, идёт не больше сотни конных и аркебузиров.

Жаль, поверили не ему... И вовсе не мог Михайло знать, что к рассудительному Киралию в последнюю минуту присоединится вздорно-честолюбивый пан Зборовский, не сумевший отличиться под Луками. Он готов был лезть на рожон, и, как часто случается в лесной войне, блефующая наглость восторжествовала. Поначалу, правда, полякам не повезло.

Всадники рассыпались вдоль рва, попали под стрелецкий залп, трое свалились прямо перед воротцами. Ответную стрельбу аркебузиры вели вслепую. Скоро тем и другим пришлось затихнуть. Из лесу вылетели татары, сцепились с конными поляками. Помяв и порезав друг друга, оставив на дороге десятка полтора, разбежались. Михайло приказал развалить воротца, вывел на мост сотню детей боярских, хотел преследовать и нарвался на свежих венгров, тоже выжидавших исхода схватки. Ловко работая крутыми ятаганами — многие трансильванцы предпочитали турецкое оружие — и пистолями ближнего боя, они оттеснили русских за мост. Похватали раненых, своих и чужих, уволокли в лес. По крикам, доносившимся оттуда, нетрудно было догадаться, как их допрашивали. Теперь Киралию всё было известно о противнике, Монастырёву — ничего.

Засека загораживала дорогу, но исключала возможность манёвра. Справа и слева были топи. Ворота выводили на узкий мост. Использовать конницу Михайло мог не больше, чем махать саблей в тесных сенях. Ещё одно сомнение мучило: если поляки, навалившись тысячной толпой, сломят сопротивление, татары и дети боярские могут утечь, а пеших стрельцов порубят. Вспомнилась венденская история с пушкарями, стоившая Михайле свободы. Решили отпустить стрельцов заранее. В осаждённом Торопце каждый из них будет стоить троих детей боярских.

По всему выходило, много не навоюешь. Поляки затаились. Не иначе, послали за подкреплением. Но между ними и главными силами рыскали татары. Часть посланных они порубили, прочие решили не рисковать. Подмога не пришла. Михайло использовал трёхчасовую передышку. Стрельцы открыли шальной огонь по лесу, два боевых холопа ящерицами скользнули в ров и, стоя в воде по чресла, тонко подтесали сваи.