Петр Дедов - Сказание о Майке Парусе

— Ну, с попом все ясно, — задумчиво проговорил Сыромятников. — Этот служитель Христа небесный рай себе на грешной земле зарабатывает... А вот дед Василек твой — тип забавный. Назад в природу, говоришь, зовет человечество? Молодец! — Кузьма тихо засмеялся. — Да, брат, время сейчас такое, что в сторонке не отсидишься. Даже в самых дремучих головах мозги зашевелились: каждый себе философию придумывает, чтобы оправдаться перед совестью и перед людьми. Ну, а сам-то ты как?

— Был у меня недавно такой грех: к деду Васильку на крючок чуть не поймался, — откровенно признался Маркел. — Убаюкал старик своими лесными сказками. И возомнил я себя большим поэтом. Думаю, останусь жить в лесу и буду стихами разить врагов не хуже, чем пулей или саблею... Слышал, небось, про патриарха Никона? Жил такой изгнанник в стародавние времена, который из глуши изгнания праведным словом своим гремел на всю матушку Русь, даже сам царь перед Никоновой правдою трясся, как овечий хвост. Вот и я решил «глаголом жечь сердца людей». Да хорошо, что быстро спохватился: не глаголом надо жечь, а каленым железом выжигать всякую нечисть...

— Значит, разуверился в силе слова? — перебил Кузьма и пытливо поглядел на Маркела.

— Почему разуверился? Слово — оно тоже не воробей, а грозный сокол. По собственному опыту знаю. В прошлом году, после Октября, забурлил народ, из берегов вышел, что река в половодье: свобода, равенство, братство! Тогда каждое слово правды на вес золота ценилось. Простенькая частушка — и та разила врага наповал. Я по своей Шипицинской волости сутками без устали мотался — ячейки социалистической молодежи создавал. Волостную газету организовали, — я и корреспондентом, и редактором, и наборщиком, и печатником был. По селам ту газетенку зачитывали до дыр... Так что силу слова понимаю.

— А я тебя, признаться, принял поначалу за телушку с длинными ресницами, из этого... из института благородных девиц, — рассмеялся Сыромятников. — Такому, думаю, и вправду посиживать в лесу да стишки пописывать...

— А сам-то ты кто? Рыцарь без страха и сомнения? — обозлился Маркел. Его начал раздражать снисходительный, насмешливый тон Кузьмы. «Как с маленьким разговаривает», — подумал он и выпалил наперекор, чтобы сбить спесь с собеседника: — Не люблю толстокожих и прямолинейных, как оглобля! Ни в чем-то они не сомневаются, всех-то они умнее, все-то они знают на сто лет вперед... А скажи, если умный такой, почему Колчаку удалось в верховные правители пробраться? И силища у него сейчас — дай боже!..

— Вон ты, оказывается, какой горячий! Расшумелся, как холодный самовар. — Сыромятников как-то по-новому, холодно поглядел на Маркела. — А ты видел его лично, адмирала Колчака? Нет? А мне приходилось. Представительный барин! Одно слово — морской волк. Нижняя челюсть, как у бульдога, выпирает. Такой могучей челюстью, как жерновом, можно не только Сибирь, но и всю Россию перемолоть, да вот только лоб-то у верховного правителя узковатый...

— Не знаю, к чему ты это...

— А к тому, что болтаешь ты много лишнего. Давай-ка, брат, кончай философствовать да копаться в душе, ты ведь не какой-то гнилой интеллигентишко. Принимайся-ка, брат, за настоящее дело... — Сыромятников подумал, мягко улыбнулся. — Я ведь тоже из тамошних мест, почитай, земляк твой. Из Барабинска, в паровозном депо до войны слесарем работал. А теперь, как видишь, сменил профессию.

— Какая же это профессия — быть солдатом?

— Нет, брат, шалишь: солдатом-то я так... для отвода глаз. А профессия моя самая сейчас наиглавнейшая, — народ на борьбу снова поднимать, чтобы каленым железом эту самую колчакию отовсюду выжечь. Понял теперь?

— Как не понять...

— Согласен помогать нам?

— Кому это — вам?

— Опять прикидываешься? Ох, уж эта мужицкая натура! На кривой оглобле вас не объедешь... Неужели ты так-таки ни о чем и не догадываешься?

Маркел, конечно, догадывался. Да, были среди солдат большевистские агитаторы.

От Кузьмы Сыромятникова со временем Маркел узнал, что только в их восьмом кадровом полку действовала целая подпольная группа большевиков, которая держала крепкую связь с Омским губкомом, тоже подпольным. Но мало сказать — действовала. Большевики совместными усилиями готовили общегородское восстание. Это в самом-то логове Колчака! Дело сложное, рискованное, зато какая будет оплеуха чуть ли не Наполеоном возомнившему себя адмиралу!

Выступление было намечено в ночь на восьмое декабря. Во всех районах города одновременно выйдут вооруженные рабочие дружины, каждой из которых был заранее определен участок действия. Рабочих поддержат восставшие солдаты...

Маркел с прежней горячностью принялся за дело. По заданию Кузьмы Сыромятникова он вел агитационную работу в своем взводе. Это дело требовало не только ума, осторожности, изворотливости, но и хитрости. Не ровен час, нарвешься на провокатора — живо загремишь на «вечный отдых в Могилевскую губернию», как выразился Кузьма. А попробуй растолковать тому же Макару Русакову, что к чему? Парняга, кажется, до сих пор верит, что царь-батюшка у себя на троне восседает, а его, Макара, на этот счет все обманывают, за нос водят.

— Нравится тебе в солдатах, Макар? — улучив момент, издалека начинает Рухтин.

— Не-ка, — хмурится детина.

— Почему?

— Ботинки жмут... Нашли, да малы. На пятках волдыри, — во какие!..

— Ну, а домой тебе охота? — сдерживая раздражение, продолжает Маркел.

— Домой-то? — чешет в затылке Макар. — Нельзя домой, не пустят.

— А если разогнать тех, кто не пускает? Их же куда меньше, чем нас, солдат.

Макар пятится от агитатора, как от чумного. И сам черт не поймет, дурак ли он круглый, или хитрит, притворяется...

Не легче и с кержаком Спирькой Курдюковым. Этот, правда, на все готов — хоть сейчас способен кинуться в драку, неважно с кем: ему бы только бунтовать, ломать и крушить, бить кого-нибудь, буянить, — за таким нужен глаз да глаз...

В ночь на восьмое никто в роте не спал. С вечера, пока крутилось в казарме начальство, все делали вид, что ничего особенного не происходит, даже проявляли излишнюю рьяность в повиновении. Но заранее были подготовлены ночные караулы, часовые у пакгауза, где хранилось оружие, были поставлены из надежных людей. Несколько офицеров полка действовали заодно с солдатами, они помогли во многом.

Затаившись на нарах, все ждали связного, который должен был подать сигнал к выступлению. Но связной запаздывал. Он явился только за полночь, когда томительное, тревожное ожидание до последнего предела взвинтило солдатам нервы.

Связной, крохотный мужичонка в солдатской, до пят, шинели, перекатившись через порог казармы, зашипел простуженным голосом, еле переводя дух: