Владимир Дружинин - Град Петра

— Парики да кружева... Эдак воюем... Саранча на наши хлеба...

А царь пеняет — в Дании набор идёт слабо. Что ж, королю не укажешь. Не уступал людей. А теперь казну-то порастряс на всякие роскошества — и рад избавиться.

— Кружева, цветочки... Ягодки соберём ли? Разрешит ли Карл [4] Карл XII (1682—1718) — шведский король с 1697 г., полководец, проводивший агрессивную политику. ? А это кто таков? Тут курица набродила — на-ка, читай!

— Степан Лубатье, багинетчик... Штыки евоного изделья всюду похвалены.

— Привирает небось...

Однако не чета тем дармоедам. Не цветочник. Хвастлив только. Всюду похвален... В целом свете, что ли?

Тянуло обратно в мыльню. На канале Христиансхавен стукались бортами суда, а чудилось — бьют в хилую стену посольства.

Ефрем принёс чарки, ушёл в погреб за водкой. Измайлов оглядел накрытый столик. Назначена аудиенция. С мастерами, с подлым званием, речь короткая, а господина Трезини [5] ...господина Трезини... — Трезини Доменико (ок. 1670—1734) — архитектор и инженер, уроженец Швейцарии, с 1703 г. работал в России; постройки Трезини выполнены в духе раннего русского барокко: Летний дворец Петра I (1710—1714), Петропавловский собор (1712—1733) и Петровские ворота (1717—1718) Петропавловской крепости, здание Двенадцати коллегий (1722—1742) в Петербурге и др. нужно принять с честью. Дворянин всё же...

Ефрем отшатнулся, открыв дверь, — так быстро, смело вошёл человек невысокого роста, лёгкий, в помятом коротком кафтане.

— Припадаю к стопам светлейшего князя, — пропел он бойко немецкие слова.

Посол ответил с подобающей учтивостью. О господине архитекте наслышан и ждал со дня на день.

Потом замолчали оба. Гость уставился на икону и смешно заморгал, ослеплённый золотым окладом с каменьями. Обвёл взглядом лавки по стенам, сундук, окованный фигурным железом. Подивился на бочонок в углу, с ковшом на крышке, — квас-то и вовсе в диковинку.

Убранство отчее, боярское. Измайлов привёз его с великим бережением, сохранил упрямо. Прослыл в датской столице живым куриозом. Выделялся и обличьем — скулами, азиатской желтоватостью кожи, подсушенной годами. Род Измайловых — от татарских ханов. Помня об этом, посол порою, забавляясь, то коварно щурился, то картинно свирепел, изображая необузданного восточного владыку.

Сейчас взирал на гостя испытующе. А тот словно забыл про хозяина. Встрепенулся, пальнул чёрными точечками глаз прямо в лицо. Измайлов дёрнулся недовольно — столь ощутимо стало любопытство.

— Прошу подкрепиться с дороги, — сказал поспешно, деревянным голосом. Подняв чарку, смутился. — Простите, мой господин... Запамятовал имя вашего суверена.

Не забыл, а не знал никогда. По справке происходит архитект из некоего Астано, роду шляхетского. Где Астано — шут его ведает! Должно, герцогство итальянское.

— Мы не признаем суверена, ваша светлость.

— Отчего же?

— Мы швейцарцы.

Колют, дерзят точечки глаз. Про швейцарцев послу ведомо — шальной народец. Забились в непролазные ущелья, никого не почитают. Надёжны так же мало, как, например, запорожские казаки.

— За Швейцарию, господин мой.

Этикет блюсти надобно. Гость отпивал мелкими глотками, нежил чарку, нюхал водку, настоянную на чесноке. Мотнул головой, выдохнул:

— Убийственный у вас эликсир.

За царя глотнул отважней, поперхнулся.

— У нас многое убийственно, — сказал посол. — Климат строже здешнего в десять крат. А вы всё удаляетесь от ваших виноградников.

— Наш кантон на скалах. Существование скудное, светлейший князь.

Смекай — куска пожирнее ищет. Почто же нигде не прижился? В Риме хорошего уменья достиг, коли верить справке. Однако вскорости убрался оттуда. Кочевал по германским княжествам. В Дании укреплял форты на дальних островах. Стало быть, командовал работными. Гнать его не гонят, но и не удерживают...

Архитект рассеянно ковырял студень. И вдруг уронил вилку, подался вперёд.

— Когда вашей светлости угодно будет меня отправлять? Я весь к услугам.

Ишь заторопился! С чего бы?.. От долгов разве... Измайлов собрал листы договора — немецкий его список — и протянул архитекту почти сердито. Ну, хватит пустых слов, пора к делу! Посол придвинул к себе русский список контракта.

«Во имя господне, в Копенгагене, апреля в 1 день, лета 1703 года. Аз, Андрей Петрович Измайлов, оратор чрезвычайный ко двору его величества датского...»

Одна слава, что чрезвычайный... Скрытая издёвка в каждой строке, разузоренной писцом не в меру.

«Во имя и по указу его царского величества, великого князя Московского, обещаю господину Тренину, архитектонскому начальнику, родом итальянину ...»

Поди-ка и полковничья лента ему припасена... Тут Тренин, а в другом месте Трезин. Бестолков стал Ефрем.

«...который здесь служил датскому величеству и ныне к Москве поедет его царскому величеству государю моему служить в городовом и палатном строении... Плата ему 20 червонных в месяц... сверх того обещаю, как явно показал искусство и художество своё, чтоб ему жалованье прибавить».

Карман вывернем для иноземца. А тут гроши считай, на свечах выгадывай...

«Обещаю также именованному Трецину, чтоб временем не хотел больше служить или если воздух зело жесток здравию его, вредный, ему вольно ехать куда он похощет...»

И опять ему червонные на подъём... Что ж, бери архитекта, Пётр Алексеич! Поглядел бы ты на него сейчас — вид имеет, будто равнодушен к твоим милостям. Положил листки на колено, зевнул непочтительно.

— Больше мы предложить не можем, — сказал посол сухо. — Его величество ведёт войну.

— Простите меня, я не спал ночь. Сумасшедшее море... Нет, нет, я премного благодарен царю.

Странен архитечт... Обычно ведь выведывают, каковы обещанные золотые, любекским ровня или дешевле. И почём в России соболя.

— Осмелюсь спросить, ваша светлость. Передают за достоверное — при рождении царя взошла необычайно яркая звезда. Так ли это?

— Не слыхал, господин мой.

— Да поможет бог его величеству. Он, должно быть, сейчас на поле брани.

— Там снег на поле, мой господин. В снегу не воюют, как вам известно.

Посол поднялся, желая окончить пустой разговор и выпроводить докучливого швейцарца.

А Пётр не ждёт, пока весна растопит зимний покров, пока просохнут дороги.

— Время, время, время...

Диктуя подьячему, он словно мечется в клетке. Чертовски тесно, душно стало в Шлиссельбурге. Стены, израненные ядрами, покорённые в жестоком бою, сегодня почти ненавистны.

— И чтоб не дать предварить нас неприятелю, о чём тужить будем после.

Шереметев [6] Шереметев Борис Петрович (1652—1719) — граф, генерал-фельдмаршал, русский полководец, ближайший сподвижник Петра I. где-то в пути, царь зовёт его, торопит. За стеной Ладога гулко ломает лёд, силится смыть в Неву, Скорее собрать войска, скорее...