Юрий Куранов - Дело генерала Раевского

Олег закрыл глаза и долго сидел молча, не поднимая век. При свете тускнеющих свечей лицо его казалось в этот момент выплавленным из тёмной меди, тускло мерцающей.

Наташа взяла длинные чёрные ножницы старинной работы и принялась счищать нагар и подрезать фитили свечей.

— А что это за чёрный мальчик? — спросил я нерешительно.

— Такой чёрный мальчик есть у каждого человека, который хотя бы что-то ценное из себя представляет, — ответил Олег, не поднимая век, — особенно у нас в России.

— Что-то вроде рока? — поинтересовался я.

— Нет, вполне конкретный и совершенно реальный человек из рода дворян Пологовых, как бы из дружеской семьи.

— Без всякой мистики?

— Можно сказать, без всякой, — усмехнулся Олег. — За исключением того, что у нас в России всякого рода двойственные личности вроде Кутузова или так называемого Дмитрия Самозванца приобретают порою мистический оттенок. Это делается или руками тёмных интеллектов, как со Степаном Разиным и Пугачёвым, либо руками изворотливых ловкачей, как в случае со Сталиным.

— Но этот чёрный мальчик всю жизнь пройдёт рядом с Николаем Николаевичем, — сказала Наташа.

— А впервые даст себя знать к концу Персидского похода под командованием генерала Зубова Валериана Александровича. Но об этом в следующий раз. Сегодня хватит.

Олег встал, осторожно снял с рукописи руку Наташи, поднял эту стопку весьма увесистую на воздух, пораскачивал её на весу, как бы примеривая на тяжесть в этом бронзовом свете свечей, и унёс куда-то вглубь житницы.

Мы бредём пустынной улицей Вереи. Темно. Звёзды ясные. Где-то вдали за лесом отдалённо грохочет электричка. Олег и Наташа провожают меня до автобуса.

Городок словно вымер.

— Это интересно, что ты рассказываешь про ваши заседания, — говорит Олег, — может быть, это и очень интересно. И этот тип, который за тобой приехал за десятки вёрст в милицейский участок... Это, конечно, не просто выпивохи.

— Сначала я решил, что это просто пижоны, — говорю я, — но теперь я думаю, это что-то посложней.

— В этот раз я приехать к вам не смогу, — говорит Олег, — на это воскресенье мы планируем поход за поздними волнушками. Рыжики последние сейчас. А вот на следующий раз, может быть, я и подъеду... Всякое бывает. Может, и там какой-то бисер промелькнёт. Ну, а тебя мы ждём всегда.

Ночь прохладная и ароматная, леса ещё дышат всей глубиною своей чистоты. Даже грибами холодновато отдаёт сентябрь в дыхании березняков. Дыхания эти прохладные витают над городком. Здесь и там светятся голубизною окна горожан из неказистых домиков.

— У телевизоров сидят, — говорит Олег, — сегодня какой-то матч хоккейный из-за океана.

— Неутомимые, — говорит Наташа.

Проходим низкий дом тяжёлой кладки. Чуть блещут из-за тяжких штор полоски света. И какое-то пение однообразное доносится оттуда, как бы из-под земли.

— Сектанты? — спрашиваю я.

— Нет, — отрицает Наташа.

— Сектанты тут есть, а это — катакомбники.

— А что такое катакомбники? — спрашиваю я.

— Это те, кто не признал советскую Церковь, — отвечает Наташа, — они со времён Декларации Сергия, советского митрополита, остались в прежней вере и молятся теперь тайно, как ранние христиане.

— И их не трогают?

— Трогают, — вздыхает Олег, — ещё как, не столько органы, сколько церковная номенклатура. Органы по наводке номенклатуры этой работают.

— Ну значит, они всё же сектанты, — размышляю я вслух.

— Формально — да. Но, по сути дела, сектанты это и есть церковная советская номенклатура, они полуобновленцы-полупровокаторы-полуцерковники.

— Три «полу», — усмехаюсь я. — Одним словом — схизматики.

— «Схизма» — греческое слово, что значит «расщепление», — говорит Олег, — по отношению к Русской Православной Церкви теперешние советские церковники — «схизматики», как отпавшие от истинной под водительством митрополита Сергия Старгородского. Ну а Русскую Православную Церковь схизматиками считают католики, веками борются за то, чтобы её поглотить. Это хорошо понимал ещё Александр Невский, который считал, что Римский Папа опаснее татарского хана. Татары тогда принципов религиозных не имели. В политических целях они даже поддерживали русское священство, чтобы оно не давало народу подняться против ига. Да и у Римского Папы то же самое, он ведь не столько религиозный, сколько политический деятель.

Вот война с поляками — Папа благословил нашествие Речи Посполитой. Наполеон — то же самое. По благословению Папы на нас тогда вся Европа пошла, и не случайно маршал Даву поставил своих коней в Успенском соборе.

— Наш предок так всю жизнь казнился за то, что поддержал Кутузова тогда в Филях, — сказала Наташа.

Из-за спины прошелестели шины автобуса. Скрипнули тормоза. Раскрылись механические двери. В салоне автобуса было пусто. Только один какой-то пьяный дремал на заднем сидении, нахлобучив кожаную крошечную кепочку на лоб...

Мы обнялись все трое разом, и я вскочил в автобус. Пока дверца не захлопнулась, Наташа успела крикнуть мне вдогонку:

— Поосторожнее держитесь: сейчас всякое бывает.

И вот мы снова в той же гостиной, за тем же столом, под той же большой фотографией лошади с удивительно красивым и умным взглядом. Стол наш дубовый на вздутых ножках опять по-холостяцки — без скатерти. Опять на нём по-холостяцки безболезненно и даже как-то горделиво сверкают несколько бутылок водки — высокие бутылки белого стекла и с пробками под белым сургучом, который сразу вызывает удивление и вопросы.

— Где вы достали эти чудные изделия? — спрашивает многозначительно некий откормленный гражданин с любовно выхоженными усами и бородой ala Наполеон Третий. Он театральным жестом протягивает руку в сторону бутылок.

— А что вас, собственно, в этом удивляет? — спрашивает мой друг и хозяин квартиры, человек, как я уже отмечал, необычной судьбы.

— Разумеется, белый сургуч поверх натуральной пробки, — отвечает театрально человек a la Наполеон Третий, — это признаки того, что изделие изготовляли, как у нас говорится, на зарубеж. Такие бутылки к нам попадают чисто случайно.

— Никак нет, — категорически возражает мой друг, — отнюдь не случайно. За квартал от нас день и ночь функционирует завод, производящий водку. И там действительно делают товар для буржуев проклятых, чтобы они нам подбрасывали валюту. Но к концу месяца завод почти всегда недовыполняет план. И тогда...

— Тогда совершается чудо! — восклицает, прерывая хозяина, гость с бородой и усами Наполеона Третьего.

— Да! — восклицает хозяин квартиры, как мы знаем, человек типа осовременного на советский лад Дон Кихота, — тогда в наш магазин выбрасывают этот чарующий эликсир, которого для торговли хватает часа лишь на два.