Сергей Мосияш - Ханский ярлык

Гости подымались по одному, по двое, брели за сарай до ветру, а оттуда к колодцу с ледяной водой — сон остатний сгонять.

Дворский Олфим прохаживался у крыльца, каждого появлявшегося приветствовал ласково, направлял кому куда требовалось — кому за сарай, а кому сразу к колодцу. Вылезшему из-под крыльца попенял шутливо:

— А я-то думал, кто ж это нашего Полкана новоселом к воротам отправил? Правильно. Пусть сторожит. Умыться? А вон к колодцу пожалуйте.

Едва расселись за столом в гриднице, хозяин тут же заметил убыль в гостях.

— Андрей, а где ж твой боярин-то?

— Семен?

— Ну да.

— Поехал в Кострому.

— Зачем?

— Да по своим делам, у него там должники остались.

— А, ну конечно, если должники, то долги надо выколачивать,— согласился князь Дмитрий, переглянувшись выразительно с Феофаном: слушай, мол, чего городит братец.

Но более ни разу не вспомнил об отъехавшем боярине князь Дмитрий, будто того и не было. Опять велел наполнять чарки, опять пить, гуслярам играть песни. Правда, лицедея-плясуна уж не было, вроде бы ушел на Ростов, добывать свой хлеб, вроде бы и легкий, но небезопасный. Так решили пир-щики: «Разве то труд лицедейский-то, покривлялся, ногами подрыгал, и вот те каша с молоком».

Пировали до темноты, а на следующий день после завтрака по предложению князя Дмитрия поехали на Плещеево озеро невод тащить. Привезли целый короб рыбы, велели уху варить и под уху опять пили.

На следующий день князь Андрей молвил брату:

— Ну что, Митя, в первый день гость золотой, во второй — серебряный, в третий — медь, а в четвертый — домой едь. А?

И оба рассмеялись.

Перед отъездом на трезвую голову поделились землей, оставив за Андреем Городец и Нижний Новгород. Ну, великому князю, как обычно, родное гнездо: Переяславль, Владимир, ну и Новгород, если славяне не упрутся. И конечно же все остальные княжества под его высокой рукой.

Едва после прощальных объятий съехал князь Андрей со своими людьми со двора, как князь Дмитрий ушел к себе и велел позвать к нему Антония с Феофаном. Едва пришли они и сели на лавку, князь спросил:

— Ну, головы великомудрые, сказывайте, к чему бы это?

— Что, князь? — не понял Антоний.

— Как что? А отъезд Толниевича?

— Ну, князь Андрей же сказал: за какими-то долгами потек.

— И ты ему поверил?

— Ну дык...

— Чего «дык»? Чего «дык»? Дураку понятно, что-то затевают. Но что? Убей, не пойму.

Феофан был посмышленей Антония, да и помнил тот взгляд выразительный, брошенный ему князем на пиру. Значит, надо искать какой-то тайный смысл в этом отъезде главного Андреева советника.

— Может, он... эта...— начал нерешительно Феофан.— Может, поехал союзников искать, поспешителей князю своему.

— Вот, вот, верно соображаешь, Феофан,— подхватил князь,— Он там, в Костроме, Семен-то всю жизнь прожил, его там всякая собака знает. Пойди найди лучшего посла. А?

— Пожалуй, так,— согласился наконец Антоний.

— Ну и что ж нам делать? — спросил Дмитрий, хотя по его интонации милостники догадались, что у князя уже готово решение.

— Как велишь, князь,— покорно отозвался Антоний.

— А я велю так,— встал с лавки князь и, пройдя к двери, притянул ее крепче, хотя она и так была закрыта плотно. Вернулся к столу и, понизив голос, продолжил: — Вы оба немедля скачете в Кострому, тайно хватаете этого посланца Андреева и учиняете ему допрос. Зачем послан? О чем сговорились с Андреем? И что затевают?

— Но разве он о таком скажет,— усомнился Антоний,— Да ни в жисть.

— Дур-рак,— прорычал князь.— Под огнем все скажет.

— Так, значит, это...—Антоний даже слово побоялся вымолвить, но Дмитрий помог:

— Именно это — пытать. Пытать огнем.

— Но тогда ж ссора с Андреем опять, Дмитрий Александрович.

— Вы что, оболтусы, вчера родились? — возмутился князь.— После пыток прикончить — и в воду, в Волгу. Кто чего знать будет? А?

Феофан с Антонием переглянулись, сразу почувствовав серьезность дела. Не зря князь заговорил чуть ли не шепотом.

— Надеюсь, вы-то не проболтаетесь,— молвил князь.

— О сем бы и не говорил, Дмитрий Александрович,— даже с некой обидой сказал Феофан.— Лепш языки откусим.

Каждый понимал, что грозит проболтавшемуся, но Дмитрий решил пошутить:

— Я сам их отрежу.

Шутка была жестокой, но великому князю можно шутить и похуже.

Семен Толниевич радовался встрече с родиной. Здесь он знал каждый заулок, каждую тропку. Да и, пожалуй, вся Кострома знала и уважала боярина Семена Толниевича, успевшего честно послужить князьям, некогда сидевшим здесь, в Костроме. Служил старшему сыну Невского, Василию Александровичу, бывшему в опале у отца и мало пожившему. У брата великого князя Василия Ярославича, ставшего впоследствии тоже великим. Лишь после смерти последнего уехал в Городец к Андрею Александровичу, которому тоже служил честно и беззаветно. Таков уж был характер у Семена.

Вместе с сопровождавшими его дружинниками явился прямо на подворье к старому своему приятелю Давыду Давыдовичу.

— Кого я вижу! — вскричал Давыд, спускаясь с крыльца.

Друзья обнялись, расцеловались. Велев слугам принять у приехавших коней, устроить их и накормить, повел Давыд дорогого гостя в хоромы свои.

— Ну сказывай, Семен, с чем приехал? Небось соскучил по Костроме-то?

— Соскучил, брат, что скрывать. А приехал поклониться гробу незабвенного великого князя Василия Ярославича, Царствие ему Небесное,— перекрестился боярин.

— Да, славный князь был,— тоже крестясь, молвил Давыд.— Но не за этим же только?

— Конечно, и другие дела есть,— вздохнул гость, видимо особо не желавший говорить о них.

Давыд Давыдович догадлив был, поднял обе руки:

— Не спрашиваю. Удача слова боится.

— Ну, как живете-то?

— Слава Богу, помаленьку, торгуем, рыбалим, так и живем. Орда в нынешний набег нас не достигла, так что грех обижаться.

— Да, на Суздалыцине она натворила бед,— вздохнул Семен Толниевич, имевший некое отношение к татарскому на•Пасть — западная, ловушка. бегу, убедивший князя Андрея не вести татар на Кострому. Пожалел родину, в сущности, спас ее. Но об этом и заикнуться нельзя, потому как может открыться не только роль Семена в этом татарском наскоке, но и князя Андрея. А он не привык обсуждать действия князей, которым служил.

Надо было уводить разговор от татар, потому как Давыд наверняка знал, кто привел Орду на Русь.

— А как у Жеребца дела?

— А что ему сделается? Жеребец есть Жеребец, на Торге три лавки имеет, хлеб с Низу наладился возить, Новгороду перепродает.

— Не обеднел, значит?

— Что ты! Он из ногаты гривну делает.

— Ну и слава Богу.

— А что, у тебя за ним должок, никак? — догадался Давыд.