Сергей Мосияш - Ханский ярлык

— Что ж он даже не тявкнул, когда мы приехали?

— Эге, сыночки,— раскрыл дед в улыбке беззубый рот.— Тех, кто тявкал, давно татары перебили. А мы со Свилей не дураки, чтоб тявкать-то. Правда? — спросил дед пса.

И тот, взвизгнув радостно, крутнул хвостом.

_ Вот видите, он согласен. Он у меня умница. Все юнимает.

— Дедушка, мы что пришли-то... Вот его щука за длань ухватила, нам бы тенет паучьих к ране приложить.

— А ну-ка, сынок, покажъ. Может, пока Свиле дадим полизать? Раны-то, ожоги он хорошо вылизывает. Помочь поможет ли, не ведаю, но уж гноиться не будет. Ручаюсь. Попробуем?

— Давай попробуем,— согласился Сысой.

— Дай-кось руку, сынок.

Старик взял осторожно за палец ладонь Сысоя.

— Свиля, полечи-ка человека.

И пес старательно стал вылизывать покусанную ладонь.

— Поверни нутряной стороной,— посоветовал старик.— Она ж у тебя вся прихвачена. Не иначе руки мыть вздумал после рыбы?

— Точно, дедушка.

— Вот. А эта злыдня твою ладонь либо за рыбу приняла или за утку. Она и до уток большая охотница, особенно до утят. Ну, довольно, Свиля. А теперь беги, веди наших, скажи, мол, все свои тут. Ну!

Пес рыкнул, словно поддакнул, и выбежал из избы.

— Вот если б не он, давно б и нас не было,— сказал старик.— Видели, сколько пожарищ в веске? Это ж все дворы были. И почитай в каждом псы что волки. А проку? Татары набежали, псов саблями посекли, хозяев в полон угнали. А наш Свиля-то как заслышит топот копыт, а чует далеко-о, так немедля всех в лес гонит. Извизжится, пока не выпроводит. Татары явятся, а изба пустая, с тем и отъедут. Был я на ногу крепок, тоже убегал, а теперь не могу, лежу колодой. И Свиля из-за меня не стал убегать, не хочет одного оставлять. В глаза глядит, разве что не говорит: «Помрем, так вместе. Все одно не брошу тебя».— У старика где-то в уголке глаза слезинка явилась, но он не отирал ее.

Вскоре появилась хозяйка.

— Доченька,— сказал ей старик,— сходи в сарай, на гумно, где есть паучьи тенета, собери ребятам вот, длань полечить, да захвати пучок пачесей 23 23 П а ч е с и — очески льна. , привязать чтоб.

Хозяйка ушла, на пороге появился Свиля, подошел к старику, лизнул руку.

— Сполнил? — спросил старик.— Всех позвал?

Ув-вув! — тявкнул пес.

— Всех, значит. Умница, Свиля. Думаете, пошто ему имя такое дали? Видите, шерсть-то на спине черная, свилистая, как у ягненка, от роду так. Вот и окрестили Свилей, почти как меня.— Старик улыбнулся.— Меня-то Филей звать. Так вот мы с ним два друга — ремень и подпруга, Свиля с Филей. Одно огорчает: помру — как бы с тоски не сдох Свиля-то. Тогда нашим беда, пропадут без него. А вы сами-то, ребята, чьи?

Сысой и Михаил быстро переглянулись. Отвечал княжич:

— Мы, дедушка, княжьи гриди.

— А-а, стало, коло князя кормитесь?

— Возле него, дедушка.

— А как тут оказались?

— Да рыбачили, невод таскали.

— И он тут? Князь-то?

— Да нет, он во Твери.

— Ну да, конечно. Ему, чай, не до рыбалки. Делов много. Век прожил, а князя не видел, хоша дань и платил. Не сподобился зреть. Не сподобился,— вздохнул старик,— За данью-то все тиуны являлись, не князь. А то еще баскаки как-то рыскали. Ну эти последнюю шкуру сымали, скоких в рабство угнали. Страсть. Не зря их после побил народ. А князь-то ниче, свой, поди, жалеет своих-то? А? Впрочем, кто нас жалеет? Разве что Свиля-батюшка.

Ув-вув! — тявкнул пес.

— Понимает, все понимает.

Вернулась хозяйка с тенетами и пучком льняных пачесей, за ней явились в дверях дети — мальчик и девочка.

Смешав тенета со слюной, заставив плевать на них и самого Сысоя, и Михаила, женщина обложила покусанную ладонь, замотала льняной куделью, завязала и наконец разомкнула уста:

— В другорядь не дразни щуку.

— Спасибо, хозяйка. Не буду,— усмехнулся Сысой.

Попрощавшись со стариком, они вышли во двор. Там молодой мужик — хозяин — трудился над оградой, вбивая колья. Сняв шапку, поклонился отрокам, определив по одежде, что не из черных они, из вятших.

— Где ж вы пропали? — встретил их с упреком Александр Маркович.— Уха уже остыла.

— Ничего,— отвечал княжич,— поедим, какая есть.

— Мы ждали, ждали, и я велел разливать и есть.

— Правильно велел, Александр Маркович.

Но уха оказалась горячей, поскольку под котлом еще горел огонь, холодной была лишь рыба, давно вынутая из ухи.

Корзину с рыбой погрузили на лодью, и рыбак, забросав ее свежей травой, отплыл с ней к городу, дабы отвезти свежей до крепости.

Оставшиеся с княжичем гриди расседлали коней, сняли седла, потники. Стали обустраиваться на ночлег. Седла в голова, потники под бока, накрывались кафтанами. Коней спутали и пустили пастись под присмотром сторожа. К костру натаскали сушняку и нарубили его, огонь должен гореть всю ночь, чтобы отпугивать зверя.

Далеко за полночь, уже ближе к рассвету, на огонь подъехал верховой. Гридь, сидевший у костра, привстал и руку уж на рукоять меча положил.

— Где княжич? — спросил подъехавший, и гридь признал ловчего Митяя.

Ответить не успел, отозвался сам Михаил, проснувшийся от этого вопроса.

— Я здесь,— сказал, откидывая корзно.

— Беда, Михаил Ярославич. Вчера днем помер князь Святослав.

— Как? Почему? — вскочил сразу Михаил, сон с него как рукой сняло.— Не болел же.

— Вот то-то. Днем ходил, распоряжался. У конюшни присел, с конюхами говорил, и те что-то смешное рассказали. А он засмеялся и вдруг умолк. Кинулись, а он уж мертв, только в глазу слезинка явилась. Матушка княгиня за тобой послала. Я уж изыскался, хорошо, огонь увидел.

Пока ловили коней, седлали, тушили водой костер, совсем светло стало, хотя солнце еще и не всходило. Ехали хлынью 1, дабы не утомлять коней, все-таки до Твери не близко было.

Приехали к обеду. Покойный уже лежал в церкви, и старый епископ Симеон отпевал его. В церкви толпился народ, слышен был плач. Тверйчане Святослава любили. Прокняжив десять лет, он, несмотря на беспокойное время, сумел кня'Хлынь — рысь. жество в мире уберечь. Всячески избегал ратей и, если таковые назревали, умел уговориться и разойтись миром с неприятелем. С соседями старался не ссориться. Московский князь Данила лучшим другом был Святославу.

Если княжество не мог уберечь от татар (да кто мог тогда?), то уж Тверь все как-то умудрялся Святослав отмаливать от поганых, чаще просто откупаясь. За то и любим был твери-чанами, что о мире и тишине более радел, чем о ратях и славе.

Но История, как дама воинственная, отдает предпочтение сечам и кровопролитиям: через тысячелетия тянет за собой Святослава Игоревича, славя за дела ратные, за победы славные, не поминая жизни, положенные под ноги ратолюбивому князю, кровь пролитую. А вот его тезка и потомок Святослав Ярославич избегал ратей бережения людей ради. И что же? Давно она забыла о нем, утеряла даже год смерти его. Где тут справедливость?