Сергей Мосияш - Ханский ярлык

— Спасибо, Родион Несторович,— бормотал растроганно Романец.— Спасибо, Юрий Данилович. Век не забуду этого... Век благодарен буду... Спасибо.

Вскоре изрядно захмелевшие гости засобирались домой. Поднялись из-за стола, благодарили хозяина, желали дому его новому благополучия: не гнить, не гореть, не разваливаться.

Вышли во двор. Гриди подъехали, подвели гостям коней. Романец помог затяжелевшему князю взобраться на седло, разобрать поводья. И только подошел к своему и занес ногу к стремени, как Юрий Данилович сказал:

— Да, а где ж наша двухкунная покупка? Родион Несторович?

— Я завтрева пришлю. Спит пока девка.

— Э-э, нет. Сейчас давай, боярин. Утром еще передумаешь. Мы еще и не зрели, чего там купили.

— Михайла, иди разбуди Стюрку,— сказал Родион Несторович,— Тащи сюда. Да не рассусоливай, люди ж ждут.

— А где она спит-то?

— Ну где? В клети каля поварни.

Сынок боярский и впрямь рассусоливать не стал (с рабы-ней-то этого еще не хватало), приволок девку в ночной длинной домотканой сорочке, простоволосую. Она была испугана.

— Могла б накрыться, дура,— выговорил ей боярин.

— Так они ж меня выдернули, рта раскрыть не дали.

— Ну ладно. Вот что, Стюрка, тебя купил эвон тот молодец княж. Поняла?

— Ага.

— Ты теперь в его воле.

— Ага.

— Сейчас поедешь с ним.

— Ага.

— Чего заагакала, как сорока,— озлился Родион.

Но, видно, до Стюрки наконец дошло, что ее отдают как раз тому, кто ее только что так сладко тискал за поварней. И она опять же «агакнула», не скрывая радости.

— Тьфу,— сплюнул Родион Несторович.

И все рассмеялись. Смеясь, князь скомандовал:

— Ну, давай садите ее, да едем.

— Сюда, сюда,— похлопал Романец своего коня по крупу.— Ко мне.

— Михайла, пособи ей,— приказал Родион Несторович.

Тот подвел Стюрку к коню, подхватил под мышки, подкинул. Она взвизгнула от щекотки. Вцепилась в Романца. Ноги Стюркины оголились выше колен.

— Прикройся, срамница,— зашипел боярин.

— Ды как я,— пыталась девка подтянуть подол на коленки. Их только и прикрыла.

Князь с тысяцким поехали вперед, за ними Романец с своей двухкунной покупкой, а с ним рядом и следом другие княжьи гриди, начавшие сразу зубоскалить:

— Романец, дай хошь пощупать. А?

— Гляди, сотрет «маньку», не склеишь.

— Гы-гы-гы, хе-хе-хе.

Видно, смешки донеслись до князя, и он догадался, с чего развеселились его гриди. Обернулся, сказал громко:

— Прекратите, жеребцы. Кого услышу, всыплю сотню плетей.

И сразу стихли гриди, как утопли. Через мост въехали в Боровицкие ворота и, когда прибыли к княжьему дворцу, Юрий Данилович неожиданно легко спрыгнул на землю, кинул повод, подошел к Романцу, протянул руки вверх к его спутнице.

— Ну, девонька, давай пособлю сойти.

— Да что ты, Юрий Данилович,— залепетал Романец.— Да я сам.— Мигом слетел с седла.

Князь видел расширенные глаза Стюрки, не то от испуга, не то от волнения. Приказал:

— Ну, падай, я держу.

И девка, ойкнув, повалилась в горячие руки князя. Юрий ощутил под руками ее теплые подмышки, под большими пальцами упругие груди и почувствовал, как пересохло во рту, застучало в висках и вспыхнуло в нем неутолимое желание. Поставил ее на землю.

— Ну, идемте во дворец,— сказал князь и обернулся к Романцу,— Живо распорядись насчет огня.

Гриди уводили коней на конюшню. Романец кинулся к поварне, споткнулся, упал, выругался. Вскочил, побежал дальше.

— Иди за мной, я путь ведаю,— сказал князь девке и пошел к крыльцу.

Она шла за ним, притихшая, робкая, давно усвоившая, что следует за щупаньем грудей.

На крыльце возле балясины, князь остановился, остановилась и Стюрка на ступеньку ниже. Молчали. Наконец в стороне поварни явился огонек-другой, то шел Романец с шандалом 1, прикрывая огонь ладонью, дабы ночная сырость не погасила свечу.

Когда он стал подниматься на крыльцо, князь сказал:

— Иди вперед. Свети.

— Куда прикажешь, Юрий Данилович?

— В опочивальню. Куда ж еще?

‘Шандал — подсвечник.

Они так и шли по переходам — впереди Романец, с шандалом, освещая дорогу, за ним князь и сзади Стюрка. Поднялись наверх, вошли в опочивальню.

— Поставь на столик у ложа,— сказал князь, опускаясь на лавку.— А ты,— обратился к Стюрке,— сыми мне сапоги.

Девка присела перед князем на колени, ухватила правый сапог за носок и пятку, потянула за пятку. Романец, поставив шандал на столик, стоял там.

— Ну, ты чего? — взглянул на него князь,— Ступай вон.

— Так я... это...

— Ишь ты, еще сладкого захотел? Теперь мой черед. Ступай, ступай. Ну!

Романец, посапывая, вышел, осторожно прикрыл дверь.

Девка сняла с князя сапоги, поднялась с колен, стояла, теребя пальцами свою домотканую сорочку.

— Иди ложись, Стюр,— сказал негромко Юрий.— Я счас разденусь. Приду.

Она подошла к ложу, несмело наступила на край его коленкой. Князь засмеялся коротко, ободрил:

— Смелей, Стюр. Лезь под одеяло.

Сам, быстро раздевшись, прошел босым до ложа, дунул на свечи сильно, погасил их и, взвизгнув от восторга, прыгнул на ложе и, дрожа всем телом, схватил девку, притянул к себе. Она привычно раскрылась ему навстречу. Жаркая. Желанная. Шептала ласково:

— Сюда, сюда... Вот... Милый... Хороший.

Он был неистов, неумолим и, казалось, нескончаем. Даже она утомилась.

Отдышавшись после первого сближения, Стюрка задремала. И казалось, лишь смежила веки, как он полез к ней снова. Ничего не попишешь — князь. Пришлось Стюрке с прежней страстью являть свое постельное мастерство.

«Ну, теперь-то, наверно, успокоится»,— подумала после этого, вновь пытаясь уснуть. Он опять разбудил ее, требуя новых ласк.

Оставил девку в покое лишь после третьих петухов. Уснул наконец. Крепко. Умиротворенно.

Уснула и она. Однако привычка к раннему пробуждению не дала Стюрке долго спать.

Проснувшись, она, стараясь не шевелиться, внимательно рассматривала спящего князя, изучая его лицо. Оно было еще юно, с по-детски припухлыми губами. «Миленький ты мой,— думала ласково Стюрка.— Поди, баб-то ищо не знал. Наго-лодался-то. Четыре раза набрасывался. Нет, кажись, пять? Ну да, пять раз. Откуда и сила бралась? Эвон трудился как. Ажник с лица спал, глаза эвон ввалились».

А во дворце уже слышны были чьи-то шаги, скрип лестниц, негромкие голоса. Со двора доносились разговоры, фырканье коней, мык коров. Весь двор проснулся, жил дневными заботами. А князь все еще спал. Слышно было, как кто-то подходил к двери и, постояв несколько, удалялся. Стюрка догадывалась: «Романец, наверно. Он же купил меня. Бедненький. Надо после пожалеть его. Он же платил, а князь пользовался».

Она не дождалась, когда проснется князь. Устав ждать его просыпа, сама вновь уснула. А проснулись вместе — уже перед обедом.