Владимир Абрамов - Хочу женщину в Ницце

Она уперлась локтем в угол массивной столешницы, подпирая веснушчатую щеку худой ладонью, и смотрела на меня немигающими кукольными глазами.

– Совсем не бываю, а зачем? Рыться в пыли?

– Но здесь такой порядок, выходит, кто-то сюда часто заглядывает?

– Да кому здесь что нужно? Просто папа попросил прислугу хоть немного здесь убраться к твоему приходу. Я придумала, что ты хочешь посмотреть на русские древности.

– Угу, – промычал я, наконец поняв, что имел в виду господин Росси, когда сказал: «наслаждайтесь». – Слушай, хватит выдумывать про меня всякую хрень. Ты меня реально достала своей чрезмерной похвалой. Папаша твой уже, должно быть, смекнул, что у тебя это неспроста, а я профессиональный соблазнитель, прибывший из варварской страны. Я белкой здесь сегодня кручусь, чтобы отмыться от его навязчивых подозрений.

– Что поделаешь, – вздохнула Клер, смиренно разводя руками. – Он гордится своим древним родом и охраняет меня от случайных знакомств.

– Знаешь, дорогая моя, благородные семьи, как античные цивилизации, обречены на вымирание, если не рисковать и вовремя не вливать свежую кровь, так что его потуги смехотворны.

– Надеюсь, ты сказал ему об этом?

– Зачем? Если он этого до сих пор еще не понял, то поздно, и не надо его в чем-то переубеждать.

– А ты циник.

– Ты мне об этом уже говорила.

Чемоданы, что стояли вдоль стен, на вид были действительно очень старыми и видимо, сделанными из фанеры. Я приподнял самый маленький и положил его на стол, чтобы развязать веревку, которой он был перетянут.

– Будь осторожен, – забеспокоилась Клер, – его, наверное, не открывали лет сто.

– А что в нем? – поинтересовался я на всякий случай.

– Книги разные, газеты, гравюры, может быть, фотографии, – равнодушно произнесла Клер, продолжая сидеть в той же позе. Я сумел быстро развязать несложные узлы и осторожно поднял крышку. Пыль ударила мне в нос, перехватив дыхание, как слезоточивый газ. Я принялся беспрерывно чихать, прикрывая рот ладонью. Клер была в восторге. Она весело смеялась каждый раз, когда я в очередной раз заходился в неистовом чихе.

– Что здесь смешного? – сердился я, сморкаясь во влажный платок.

– Ты будто плачешь! Посмотрел бы ты на себя со стороны, бедный! У тебя прямо текут слезы. Ты выглядишь таким беспомощным. Раньше я тебя таким не видела, – оправдывалась Клер, хотя и сама на всякий случай держала перед носом платок.

В чемодане были сложены книги Чехова, Короленко и Бунина на русском языке, отпечатанные на дешевой бумаге в местных типографиях, какие-то мелкие гравюры и много пожелтевших фотографий с незнакомыми мне лицами. Я закрыл его и поставил на место.

– Послушай, Клер, обратился я к девушке, – все это, конечно, интересно, но если я поочередно буду раскрывать все чемоданы, то скоро превращусь от пыли в серую мышь. Я лучше как-нибудь еще раз загляну к вам, но уже в подобающей одежде, чтобы покопаться здесь основательно. Кстати, твоя одежда сегодня как никогда соответствует нашим занятиям.

Клер не обиделась, но вдруг забеспокоилась, поспешно вскочив с кресла.

– Нет, раз уж пришли, давай, я сама тебе кое-что покажу, – она не стала ждать моего согласия, а отправилась в дальний конец чердака и принесла оттуда сразу две написанные маслом картины с изображением женских лиц, обе в старинных деревянных рамах. Пока я, теряясь в догадках, всматривался в незнакомые черты, Клер прикатила небольшую деревянную тележку, на которой возлежал хорошо выполненный мраморный бюст мужчины с небольшими сколами, лицом похожий на одного из братьев Орловых. От неожиданности я привстал с кресла и ладонями дотронулся прохладного сероватого мрамора.

– Это действительно достойная находка. Если бы только это был Шубин, – тихо сказал я себе под нос по-русски, испугавшись сам своей смелой догадки.

Клер обратила внимание на мое волнение.

– Это еще не все, – сказала она обрадованным голосом. – Там в больших коробках сложены другие картины и гравюры. Есть еще один мраморный бюст, но его надо погрузить в тележку. Мне одной не справиться.

Клер поначалу сидела на корточках, как арабчонок, а затем и вовсе расположилась на полу перед моим креслом, подобрав под себя ноги.

– Мы с папой об этих людях совсем ничего не знаем. Это, наверное, какие-то русские, да?

Я не знал, что ей ответить. Она сидела совсем рядом со мной и без стеснения смотрела мне прямо в глаза, как будто хотела прочесть в них ответ на свой вопрос. Наверное, стоило подняться с кресла и отправиться наконец восвояси, но я все смотрел и смотрел в ее огромные насмешливые глаза.

Она была не красавица. Нос немного вздернут, рот крупноват и скулы выступали чуть заметнее, чем полагалось. Но на это лицо хотелось смотреть. В нем была жизнь и чувственность. Особенно мне нравилось, когда она, слушая меня, охватывала шею ладонями и как-будто подпирала ими голову. Тонкая хрупкая девушка с вьющимися рыжими волосами по-детски державшая рот приоткрытым… Может, все же прав был ее дорогой папа, уверявший меня, что я плохо ее разглядел. Сказал так, словно я подсматривал за ней в замочную скважину, когда она принимала душ. Если бы немного поработать над этим лицом – придать форму бровям, подвести глаза и накрасить губы – какой мог бы получиться типаж. Я невольно улыбнулся. Снять бы с нее этот чертов мешковатый свитер с рукавами, почти закрывающими кисти рук, джинсы, едва державшиеся на ягодицах, хоть раз взглянуть на ее ноги, вечно обутые в рыжие башмаки, тогда можно было бы судить о ее достоинствах сполна.

Клер продолжала смотреть мне в глаза и вдруг, как будто прочтя мои мысли, неожиданно спросила:

– Ты что, куда-то спешишь? – и не дождавшись ответа, задала новый вопрос: – Кстати, а где ты вчера был весь день? Мобильник твой был отключен. Я ведь заезжала к тебе домой, – она прищурила глаза и засмеялась.

– Зачем? – простонал я, перестав гладить мраморное изваяние.

– Просто хотела еще раз удостовериться, что ты не изменил намерений приехать к нам сегодня. Открыла мне дверь габаритная арабка, по всей видимости, горничная, а твой йорк сиротливо сидел посреди ковра. Эта мадам была явно недовольна моим появлением и с ужасающим акцентом сообщила мне, что ты будешь только поздно ночью.

– Точно. Это была алжирка по имени Софи Бутелла. Разве ты не узнала ее по фигуре? – на что Клер весело засмеялась. Так звали парижскую уличную танцовщицу брейк-данса с точеной фигуркой, и ее имя знала вся продвинутая французская молодежь.

– Так где же ты был? – не унималась она, продолжая недоверчиво смотреть на меня.

– Летал в Венецию. Рано утром улетел, ночью вернулся.

– Один? – вопрос был нетактичным, что меня неприятно покоробило.