Владимир Абрамов - Хочу женщину в Ницце

– Собаки лают, а караван идет, мой дорогой друг, – заключил Росси. – Часто, Дэннис, гораздо важнее эстетическая сторона дела, а не датировка. В конце концов, вы же не будете отрицать, что достижения древнего мира, впрочем, как и почти все открытия, принадлежат великим европейским цивилизациям. И он посмотрел на меня торжествующе, явно намекая на мое славянское происхождение.

– Я понимаю вас, господин Росси, и отчасти готов согласиться с тем, что действительно, всем славянским народам упорно внушают, что по сравнению с европейской культурой русская культура всегда была на низком уровне. Все достижения человечества традиционно приписывают грекам и римлянам. Может быть, это так и есть. Однако сложилась довольно абсурдная картина, как будто в древности славян вообще не было. Историки скалегеровской школы сделали славян бездомными и безземельными, и откуда взялись русские, не ясно. Немцы как самые авторитетные ученые в Европе, как будто доказали, что славяне появились на сцене истории только с VI века нашей эры и никак не раньше, и все у них в истории ясно и складно, если бы не один европейский народ, очень древний, перед которым историки скалегеровской школы преклоняются. Название этого народа – этруски. Эти историки утверждают, что Рим стал Римом благодаря этрускам. Если послушать известных этрускологов, то первые философы, художники, скульпторы, изобретатели военных машин были этрусками. Они обучили этому другие народы, населявшие в древности Аппенинский полуостров. Но вы, господин Росси, и сами прекрасно знаете, что в изучении истории этрусского народа есть два, до сих пор не решенных, вопроса – это откуда он появился на Аппенинах и что представляет собой язык, на котором они говорили.

– Согласен, что есть такие нерешенные проблемы, даже подозреваю, тупиковые.

– Они не тупиковые, господин Росси, тупиковым является ложный подход к поиску истины.

– Вот как? – удивился итальянец. – Тогда потрудитесь пояснить, только коротко, если можно, поскольку боюсь, нас скоро пригласят к столу, а я лишь скажу вам, что сам помню об этрусках. Знаю, что все надписи, сделанные не на латыни и обнаруженные на территории Италии, считались и считаются этрусскими. Их, кажется, обнаружили более двенадцати тысяч. Ни одну надпись не удалось до сих пор прочесть. Поэтому в Европе бытует мнение среди ученых, что «этрусское не читается». Более того, полагают, что этрусские тексты никогда не будут разгаданы. Это значит, что мы с вами так и не узнаем, откуда у нас появился этот народ. Германские специалисты, правда, настаивают, что они пришли к нам с севера, хотя древнегреческие ученые считали, что они пришли сюда из малой Азии, с территории современной Турции. Так?

– Именно так. Коротко и по делу, – поспешил ответить я и добавил: – Что касается немцев, то они действительно признаны авторитетными исследователями в этой области. Самый известный среди них, конечно, нобелевский лауреат Теодор Моммзенн. Однажды, когда обнаружили один интересный древний артефакт, весь исписанный по-этрусски, и поместили в музей Неаполя, даже он написал в одной из своих работ, что этот текст никогда и никто не прочтет. «Было бы дерзким сделать даже попытку», – говорил он. Но этот текст довольно легко прочел польский ученый, посвятивший себя изучению истории древнего мира, Тадеуш Волынский, правда, он предложил славянскую версию происхождения этрусков и их загадочного языка. Волынский очень близко подошел к расшифровке этрусских текстов. Стало, по крайней мере, ясно, что язык для расшифровки выбран правильно. Стал понятен смысл многих надписей. Практически, он совершил научный подвиг, но его открытия не были восприняты в научном мире. Более того, по указке польской католической церкви его книги сразу попали в категорию запрещенных. Польские иезуиты сожгли их все и потребовали казнить ученого. Если бы не помощь русского императора Николая I, то Волынскому бы не уцелеть. Добавлю лишь то, что он был не одинок в своих догадках. Русский археолог Александр Чертков приблизительно в то же время в своих научных работах также настаивал на том, что этруски были славянами, но к его исследованиям в Европе отнеслись с равнодушным недоверием. Он утверждал, что европейские ученые выбрали заведомо ошибочное направление в изучении этрусского языка, и в конце концов ложные версии ученых из Германии, Франции и Италии завели науку этрускологию в явный тупик.

Господин Росси слушал меня с большим вниманием и даже волновался, когда мне не удавалось, используя несовершенные знания французского, доходчиво доводить до него смысл моих рассуждений. На его лице читалась какая-то озабоченность, но когда появилась его жена и жестом пригласила нас пройти в столовую, он расплылся в широкой добродушной улыбке, как бы приглашая и ее к разговору.

– Дорогая, наш гость из России меня изрядно позабавил и, признаться, даже озадачил!

Я бросил на него умоляющий взгляд, но Дино, взяв жену за руку, не позволил ей снова поспешно покинуть нас.

– Ты послушай, дорогая, о чем говорит этот русский.

Моника устремила на меня равнодушный взгляд женщины, утомленной приготовлениями к обеду.

– Опять о негритянках?

– На этот раз нет. Он меня убеждает, что этруски – это те же русские. Ты, дорогая, уроженка Тосканы, бывшей Этрурии. Выходит, ты отчасти русская?

– Вы шутите, Дэннис, что за вздор, – обратилась ко мне Моника, и ее глаза вспыхнули огнем, как у гордой испанки.

Она взяла мужа под руку и склонила голову к его плечу. Широкий чувственный рот скривился в усмешке, но, похоже, как у всех на свете женщин гордость была у нее на втором месте после любопытства.

– Признаться, не только у вас были подобные подозрения, но это было скорее шуткой. Да, Габбана подтрунивал надо мной, еще совсем девчонкой. Мне тогда и восемнадцати не было. По подиуму порхала, как птичка. Они принимали меня за русскую, сравнивая с Наташей, которая приехала к нам в Милан, по-моему, из Украины. У меня были довольно светлые волосы и славянский тип лица. Я была очень скрытной, не такой, как все, и поэтому Дольче считал, что у меня русская душа.

Она повернулась ко мне, и я улыбнулся ей в ответ. Не скрою, ее взгляд и интонация, с которой были произнесены эти слова, показались мне до замирания сердца знакомыми, словно это уже где-то было, как ощущение «дежа вю».

– Да, Дэннис, я действительно была другой. Признайся, Дино, наверное, и ты не случайно выделил меня из всех на подиуме? Тогда тебя тянуло на русских застенчивых девочек.

– Не выдумывай, Моника, опять ты за свое. И не порти мне дочь подобными рассуждениями, – бросил он в сердцах.

– Признавайтесь, кто меня намерен испортить? – опять как всегда «вовремя» появилась Клер. – О чем вы здесь разболтались?