Владимир Абрамов - Хочу женщину в Ницце

– Впрочем, я не всегда понимаю, а, скорее, совсем не понимаю наше молодое поколение, их вкусы и нравы, – он попытался аккуратно затушить сигару в хрустальной пепельнице, но она обломилась и раскрошилась в его большой ладони.

Я смотрел на него с сожалением, поскольку он все больше и больше напоминал мне моих родителей, вынуждая говорить о том, о чем уже много раз было говорено в стенах моего родительского дома.

– В этом не наша вина, господин Росси. Дети эпохи развитых технологий остаются детьми совсем недолго. На нас влияет среда, которая слишком быстро стала меняться. Бытие определяет сознание. Я сам не понимаю, что происходит с поколением моложе меня на десять лет. У них совсем другие ценности. Компьютерное мышление офисного планктона мне тоже неведомо, как и вам, и порой ставит меня в тупик.

– Вы материалист или скажем так, вы верите в Бога? – неожиданно поинтересовался хозяин дома, раскуривая новую сигару.

– Вера? Веры у меня в последнее время все меньше, если вы в обывательском смысле. А так, черт знает, кто я. К религии у меня отношение довольно индифферентное, если вы об этом, хотя в последнее время я все больше чувствую, что во мне поселилась скорее буддистская созерцательность, нежели христианский аскетизм. Любование природой и архитектурой. Могу часами смотреть, как строится здание.

– Странно! – отец Клер заметно помрачнел и еще раз задумчиво произнес: – Однако странно слышать такие слова от вас, русского весьма просвещенного юноши, желающего стать серьезным историком.

Он поймал мой растерянно-вопросительный взгляд и продолжил:

– Во всяком случае, именно так описывала мне вас моя дочь. Если это действительно так, тогда откуда такое холодное слово, как индифферентность?

Он задумался.

– Впрочем, я тоже не отношу себя к набожным католикам, иначе всю свою жизнь был бы обречен жить с одной женщиной, но меня до сих пор притягивает история религии, и этой теме в моей библиотеке отведено самое почетное место. Дино указал дымящейся сигарой, как указкой, на высокий, упирающийся в потолок, старинный шкаф.

– Если вас интересует история Рима, это значит, что вас должно интересовать, почему пал Великий Рим. Кто только ни пытался ответить на этот вопрос из великих отцов истории. Немец Теодор Моммзенн, англичанин Эдуард Гиббон и многие другие. И все искали ответ, глядя на проблему сквозь призму религиозного мышления и предрассудков.

Я улыбнулся последовательности и созвучию фамилий: два растянутых «М» два «Б». Дино не обратил внимания на мою глупую улыбку, и продолжал:

– Ответы этих великих людей скрыты в страницах многотомных фолиантов. Не всякий сможет набраться терпения и прочесть хотя бы один из увесистых томов. Люди хотят услышать на этот непростой вопрос простой ответ, а не копаться в дебрях истории, и ответ не должен быть двусмысленным. Разве не так? – Дино смотрел на меня, буравя своими глазками, и требовал немедленного ответа. Я ощетинился, как еж, собираясь с мыслями, и наконец выпалил с самым учтивым видом:

– Я согласен, что всех интересует истина. Согласитесь, что и сами римляне, то есть те самые древние римляне, тоже хотели получить на это ответ в максимально упрощенной форме, желая понять, что с ними происходит. Именно римские историки, почуя неладное в своем отечестве, уже в середине четвертого века на потребу народу перешли на написание краткой истории своего государства. Аммиан Марцеллин был последним из великих римских историков, кто детально изложил историю Рима, но кто в то время был готов читать эти горы свитков? Его ровесники – Аврелий Виктор, Евтропий или Евнапий, Элий Спартиан и другие, превратились больше в компиляторов и эпигонов, нежели в глубоких исследователей, но именно их работы стали популярны среди читателей и послужили учебниками и популярным чтивом в средние века. Из этого можно сделать вывод, что начиная с четвертого века и на протяжении многих последующих веков всех удовлетворяли краткие и простые ответы на сложные вопросы. Вспомните хотя бы Аврелия Виктора. Он одним из первых среди римлян попытался коротко ответить на вопрос о причинах падения Рима. Это он заявил, что как только римские правители стали стремиться властвовать над своими вместо того, чтобы завоевывать и покорять чужих, империя перешла к своему упадку. Слова «упадок» и «падение нравов», а также «мораль» стали доминировать во всех древних исследованиях. Династия Северов, по мнению Виктора, была последней, что держала империю в высшем своем положении. Для меня интересно было прочесть у Аврелия Виктора его рассуждение о доблести и о роли деяний выдающихся личностей. Он считал, что со времен Ромула и до Септимия Севера империя непрерывно крепила свою мощь. Причины упадка для него просты: преступность, особенно среди правителей, недостатки образования и культуры, крах моральных устоев и прежде всего добродетелей. Росло число людей низкого происхождения, и падение нравственных устоев окончательно привело к упадку. Вот именно так считали древние римляне. С тех пор, чтобы появились новые выводы и новые историки, человечеству пришлось прожить более десяти веков, точнее, целое тысячелетие. Черт побери, может, он прав, этот Виктор, спрашиваю я себя каждый раз, когда приезжаю в Рим на Форум и смотрю, задрав голову, на сохранившиеся надписи на арке Септимия Севера. Там одно слово на латинском языке как будто выпадает из предложения и бросается в глаза всем, кто любуется этой громадной аркой. Это слово: «PROPAGATUM». Оно было первым, запомнившимся мне во время моего посещения Рима школьником. Оно почему-то стало для меня магическим, и я, помню, спросил своего отца, стоявшего рядом со мной, о его значении. Он ответил: «Это значит расширение пределов». Мне тогда как будто кто-то по голове шарахнул, и я подумал, что, может быть, именно благодаря этому слову памятник сохранился в почти нетронутом виде, один из очень немногих, если не единственный на Форуме. У граждан Рима эпохи христианства, похоже, просто не поднялась рука, чтобы разрушить эту исполинскую арку, когда на ней написано, что она возведена человеку, который осуществил «восстановление государства и за расширение власти римского народа благодаря выдающейся доблести в Риме и вне его пределов». Слова «доблесть» и «расширение пределов» для Аврелия Виктора были тогда определяющими. Обратите внимание, Дино, что ни Виктор, ни другие довольно многочисленные историки Рима и до и после него нигде в своих трудах не упоминают ни слова о христианах. Хотя так и хочется обратиться к Аврелию Виктору со словами: «А где же христиане, где же они в истории разрушения Рима, особенно в вопросе подрыва моральных устоев римского народа»?