Леонид Мончинский - Прощёное воскресенье

«Куда же вас после революции девать?» — подумал Родион и попросил:

— Дороховых из бумаги вычеркни.

От неожиданности Шкарупа икнул:

— Как это? Богач ведь, самый настоящий богач!

— Вычеркни, вычеркни. Зря, что ль, прошу?

— Он мине холуем назвал. А это оскорбление, я так считаю!

— Не казнись, Егор. От неожиданности мужик ругается — таким его царь воспитал. Ну, чо пялишься? Повторять надо?!

— Зачем? Вычеркну. Но обиду имею. Прям плакать хочется…

Тут только Родион замечает, что крыса из хозяина исчезла окончательно, перед ним сидит несчастный, затолканный в нужду человек и его первый боевой товарищ в Волчьем Броде.

— Ты, Егор, соображать должен — не одним днем живем, — Родион подмигнул, полагая, что это может утешить Шкарупу. — Придет время — до Дорохова доберемся. Революция не завтра кончится. А когда она победит, тебя непременно вспомним. Ты — ее революционное ухо. Тайный герой, про которого все узнают!

— Спасибо за добрые слова. — Шкарупа прижал к груди веснушчатую ладонь. — У меня от них теплеет здеся. И в бой хочется. Веришь?

Трепет внутреннего восторга облагородил несчастное лицо тайного героя революции.

— Веришь?! — переспросил он настойчиво.

— Кабы не верил, разве доверял?! Не спрашивай больше, обижусь.

За окном в ночи раздался приближающийся конский топот.

— Подъезжает кто-то, — насторожился Шкарупа.

Тявкнула без злобы соседская собачонка и тут же примолкла.

Через некоторое время в избу ворвался веселый голос Фортова:

— Здоров был, Егорка! Это я, Николаич! По такому морозу только на печи скакать. Едва нос не потерял.

Шкарупа на здорованье гостя не ответил. Грубо спросил:

— Кто тя звал? Зачем приперся?! У нас дела секретные!

— Ко мне он, — поднялся из-за стола Родион. Встал, выпрямился, и все в неухоженной избе стало маленьким, сжавшимся, как кто сглазил. Он вырвал из растрепанной Библии листок и насыпал из расписанного бисером кисета табаку:

— С чем пожаловал, Фрол?

Фортов прижал к теплому боку печи красные ладони, прежде подумал, разглядывая постржавшего хозяина дома, потом сказал:

— Командует студент. Караул запретил ставить.

— Дурак!

— Ну и что? Вон Егор — тоже не умный. Верно, Егорка?! А ты его держишь. Студент сказал — не война, пусть бойцы отдохнут. Жалет людишек.

— И все?

— В Журавлевской бане, на выселках, офицер живет. Из капелевцев, но сказывали — смирный.

— Так, так! — Родион злорадно посмотрел на Шкарупу и пустил в его сторону струю дыма. — Давно гостит офицерик?

— Журавлев — человек темный, — проворчал Шкарупа, — с ем, что с нечистой силой вязаться. Не ходок я на те выселки.

Родион почесал затылок и согласился:

— Сурьезный человек Пал Алексеич, мимо пулю не пронесет. Ты хоть знаешь, как он к нашей большевистской правде относится?

— Никак! Своя у него правда, по чужойжить не желает. Зверь о двух ногах! Он к себе ближе выстрела не допускает.

— Офицера допустил, однако! Один офицерик, или кто при нем?

Фортов убрал с печи руки, с ответом замялся:

— По-разному говорят, врать не стану…

— Солдат при нем, — заговорил Шкарупа, торопясь уязвить Фрола. — Чо твоя разведка знать может?! Охвицер больной или сумасшедший: то молится, то плачет. Таких еще не бывало.

— Поздно ты разговорился! — поморщился Родион. — Поднимай о гряд, Фрол! Разделить людей на три группы. Офицера словить! Вот бумага. В ней богатеи названы. Споловиним хлеб, мясо, шкурье! Никаких с имя обхождений. Никаких! Пусть знают: какая власть стоит и какой у ней характер имеется!

Фортов дослушал командира, но сказал с сомнением:

— Один бы исход найти, а то комиссар по-другому решит. Митинг, говорит, собирать надо. Революционное слово придет к сердцу трудового народа.

Родион бросил окурок к печи, покачал большой головой:

— Толковый человек с виду… но опасный. Особливо для людей простодушных. Во до чего грамота довела студента! Книжник поганый! Другой поп лучше мыслит. Завтра ни один из этих… — Родион ткнул пальцем в бумагу, — …на его митинг не явится. По зимовьям растекутся. Ищи тогда мураша в берлоге. Скажи, Егор, ты бы не утек на их месте?

— Утек! — сознался Шкарупа. — Кабы чего терять было. Утек!

— Видишь?! Да что я глотку на вас рву?!

Родион схватил стакан самогона, рывком опрокинул в широкий рот. Скривился и кивком указал на дверь:

— Седлай, Егор!

— Бегу, Родион Николаич! — засуетился Шкарупа, натягивая тепляк поверх синей холщовой рубахи. — Примем по одной с гостем…

— Седлай — сказано! — рявкнул Родион.

И когда перепуганный хозяин выскочил за двери, указал Фортову на стакан:

— Погрейся, Фрол. Ночь долгая. Со студентом как решим?

Фортов прежде сощурился на стакан, взял его полной горстью. Выпил сдержанно, со вкусом, точно в стакане том было парное молоко. Обратной стороной большого пальца вытер губы и так же неторопливо закусил хрустящим капустным листом.

— Чо тут гадать? Он, вишь, какой: его не угадаешь, — Фортов уже не ерничал. — Чем мозги крутить, пристрелить проще.

— Тише! Не кажи дурь!

Родион поглядел на обитую изюбриной шкурою дверь.

— Востер на слух Егор. На язык гадок. При ем о серьезных делах помалкивай. К Дороховым заходил?

— Заходил! Настя еле ползает. Брюхата.

— И она тоже, — усмехнулся грустно Родион. — Успели значит…

— Не скопец купчишка. Ладней тебя будет.

Фортов пошарил по карманам, но платка не нашел и высморкался на пол. В его обманчивом спокойствии чувствовалась внутренняя настороженность, словно он знал, что сейчас должно произойти что-то важное, а пока ему необходимо произнести эти ничего не значащие слова:

— Сам хозяин не вышел. Побрезговал с нами разговаривать. На болезнь сослался. В заежке — куча свежей стружки: работал с уторка.

— Думаешь, ему наша власть нужна?! Он и без нее хорошо жировал на своем деле.

Фортов отвел глаза, сжевал сало и вытер руки о сукно штанов. В следующее мгновение его обманчивое спокойствие исчезло и он посмо грел на Родиона с холодком:

— Мне, Николаич, задруг их мозги ломать нужды нет. Всяк своим умом живет. За себя страшновато становится. Что как все вертаегся?! Куды лыжи вострить?! На березе сохнуть охоты мало. Но ведь мы не щадим — нас не пощадят. Может, прав студент — по-доброму подойги прежде, уговором?

— Хватит! — не дослушав разведчика, оборвал Родион. — Нет у меня охо гы дать тебе в морду. Хочу, чтоб ты понял — власть наша вечна! Твой век кончился, а она будет жить. Защищать ее надо до последнего издыхания!

Слова Родиона падали куда-то на дно желудка притаившегося за дверью Шкарупы, там лежали холодные каменья. Однако, живя надеждой услыхать что-нибудь важное о себе, Егор терпел, постукивая в ознобе зубами. Он слышал, как несробевший Фортов ответ ил командиру.