Рафаэлло Джованьоли - Библиотека мировой литературы для детей, том 36

Неописуемый, оглушительный шум еще больше усиливали разноголосые выкрики бесчисленных скоморохов, продавцов игрушек, всякой снеди и мелочных товаров.

Попав в людской поток, Арторикс поневоле должен был отдаться его течению и, увлекаемый медлительной, но безостановочной волной, дошел до храма божества, чествуемого в тот день.

Толпа продвигалась на несколько шагов, останавливалась на минуту, снова двигалась дальше, и, шагая в тесных ее рядах, Арторикс бросал взгляд то направо, то налево, надеясь увидеть Катилину.

Собака бежала рядом с хозяином, и время от времени Арторикс слышал ее жалобные повизгивания: хотя бедное животное ловко и осторожно пробиралось под ногами людей, в этой страшной давке ей неизбежно наступали то на одну, то на другую лапу.

На несколько шагов впереди Арторикса шел какой-то старик и двое молодых людей. На старике была богатая, даже роскошная одежда, но Арторикс сразу распознал в нем мима; человеку этому, несомненно, уже перевалило за пятьдесят: густой слой белил и румян не мог скрыть глубоких морщин на его безбородом, женоподобном истасканном лице, отражавшем самые низменные страсти. Двое юношей, шедшие рядом с мимом, были патриции, о чем свидетельствовала пурпурная кайма на их белых туниках. Один из них, лет двадцати двух — двадцати трех, был выше среднего роста, хорошо сложен; густые черные кудри подчеркивали бледность его лица, полного тихой грусти; выразительные черные глаза искрились умом. Второй юноша, лет семнадцати, невысокий и хилый с виду, привлекал внимание своим прекрасным лицом; в четких, правильных его чертах запечатлелись чистота души, глубокие чувства, твердая воля и решительный характер. Старик был Метробий, а юноши — Тит Лукреций Кар и Гай Кассий Лонгин.

— Клянусь славой моего бессмертного друга Луция Корнелия Суллы! — говорил комедиант, обращаясь к своим спутникам и, видимо, продолжая начатый разговор. — Клянусь, я никогда не видел женщины красивее Клодии!

— Может быть, ты и встречал в своей жизни таких красавиц, но уж другой такой кокетки, конечно, не знавал! Верно, старый плут?

— Поэт, поэт, не дразни меня! — сказал комедиант, польщенный словами Лукреция. — Клянусь Геркулесом Мусагетом, мы и о тебе кое-что знаем.

— О, клянусь Мнемосиной, я без ума от Клодии! — воскликнул Кассий, устремив взгляд на портик храма Весты, около которого в эту минуту собралась толпа; там была и Клодия, и Кассий не сводил горящих глаз с красавицы, стоявшей рядом со своим братом, на вид еще мальчиком. — Как она хороша!.. Божественно прекрасна!

— Победа над Клодией — дело нетрудное, Кассий, — сказал, улыбаясь, Лукреций, — если ты действительно решил добиться ее внимания.

— О, она не заставит тебя долго страдать, будь покоен, — прибавил Метробий.

— Ты заметил, как она похожа на своего брата?

— Они словно две миндалины в одной скорлупе… Если бы Клодия надела мужское платье, их невозможно было бы отличить друг от друга.

В эту минуту толпа, как это случалось через каждые десять шагов, остановилась, и Арторикс мог рассмотреть вблизи женщину, на которую Кассий бросал влюбленные взоры. Она стояла у колонны портика, высокая, стройная, молодая, — ей было не больше двадцати лет. Короткая белая туника из тончайшей шерсти, окаймленная пурпурной полосой и туго перехваченная в талии, обрисовывала ее гибкий стан. Как ни была ослепительна белизна ее рук и плеч, лицо ее казалось еще белее, и только нежный румянец, игравший на щеках, говорил, что это лицо, эта шея, эти плечи принадлежат живой женщине, а не статуе из прозрачного паросского мрамора, изваянной резцом бессмертного Фидия [169] Фидий (ум. в 431 году до н. э.) — афинский ваятель. . Лицо ее обрамляли густые и мягкие рыжие кудри и оживляли голубые сияющие глаза со смелым и даже дерзким выражением. Рядом с этой красавицей стоял поразительно похожий на нее брат, Клодий; ему едва исполнилось четырнадцать лет, и по детскому открытому лицу его никто не мог бы угадать в нем будущего мятежного народного трибуна, жестокосердного человека, которому суждено было в недалеком будущем навлечь на Рим бедствие раздоров, распрей и убийств.

— Венера или Диана, какими их представляет себе легковерный народ, не могли бы быть прекраснее ее! — воскликнул Кассий после минуты безмолвного экстаза.

— Венера, конечно, Венера, — сказал, улыбаясь, Тит Лукреций Кар. — Диану уж оставь в покое.

В этот момент толпа снова двинулась, и Кассий со своими друзьями оказался почти у самых ступенек лестницы портика храма Весты, недалеко от Клодии. Кассий приветствовал ее, приложив правую руку к губам, затем воскликнул:

— Привет тебе, о Клодия, прекраснейшая из всех прекрасных женщин Рима!

Клодия взглянула на него и ответила на поклон легким наклонением головы и нежной улыбкой, бросив юноше долгий огненный взгляд.

— Взгляд этот обещает многое, — улыбаясь, сказал Лукреций Кассию.

— Твой пыл вполне понятен, славный Кассий, — сказал Метробий. — Право, я никогда еще не видел женщины красивее, за исключением одной, такой же прекрасной, как Клодия, — гречанки Эвтибиды.

Лукреций вздрогнул при этом имени и, помолчав, сказал с легким вздохом:

— Красавица Эвтибида! Где-то она теперь?..

— Ты не поверил бы собственным глазам — ведь она в лагере гладиаторов!

— Напротив, я нахожу это вполне естественным, — ответил Лукреций. — Там для нее самое подходящее место!

— Но знай, что Эвтибида находится в лагере этих разбойников для того, чтобы добиться любви одного из них: она безумно влюблена в Спартака…

— Браво! Клянусь Геркулесом!.. Теперь наконец у нее возлюбленный, достойный ее!

— Ошибаешься, клянусь Юпитером Статором!.. Спартак с презрением отверг ее любовь!

Все трое на мгновение умолкли.

— А вот ты и не знаешь, — продолжал через минуту Метробий, обращаясь к Лукрецию, — что красавица Эвтибида не раз приглашала меня, звала приехать в лагерь гладиаторов.

— А что тебе там делать? — удивленно спросил Лукреций.

— Пьянствовать, что ли? — добавил Кассий. — Но этим ты вполне успешно занимаешься и в Риме…

— Вы все смеетесь, шутите… а я бы не прочь туда отправиться…

— Куда?

— Да в лагерь Спартака. Поехал бы туда переодетый и под вымышленным именем вошел бы к нему в доверие, приобрел его расположение, а тем временем разузнал бы все его планы и намерения, разведал бы, что он там подготовляет, и обо всем тайком сообщил бы консулам.

Оба патриция громко расхохотались. Метробий обиделся и сердито сказал:

— Ах, вы смеетесь? А разве не я предупредил консула Луция Лициния Лукулла два года назад о подготовлявшемся восстании гладиаторов? Разве не я открыл их заговор в роще богини Фурины?