Рафаэлло Джованьоли - Библиотека мировой литературы для детей, том 36

— Да, те для них были почти что людьми.

— А мы какая-то низшая раса.

— О Спартак, Спартак! — прошептал Крикс, и глаза его засверкали гневом. — Больше, чем за жизнь, которую ты мне тогда спас в цирке, я буду благодарен тебе, если ты стойко будешь бороться с препятствиями и доведешь до конца трудное дело, которому ты себя посвятил. Объедини нас под своим руководством, чтобы мы могли, обнажив мечи, помериться силой в ратном поле с этими разбойниками и показать им, что гладиаторы не низшая раса, а такие же люди, как и они!

— О, я буду с непоколебимой волей, с беспредельной энергией и упорством, всеми силами души до конца моей жизни бороться за наше дело! Я буду биться за свободу до победы — или умру за нее смертью храбрых!

В словах Спартака чувствовалась глубокая убежденность и вера. Он пожал руку Криксу; тот поднес ее к сердцу и произнес в сильном волнении:

— Спартак, спаситель мой, тебя ждут великие дела! Такие люди, как ты, рождаются для подвигов и высоких деяний. Из таких людей выходят герои…

— …или мученики… — тихо сказал Спартак; лицо его было печально, и голова склонилась на грудь.

В эту минуту раздался пронзительный голос Эмилия Варина:

— Пойдемте, Гай и Апулей, в храм Раздора, узнаем новости о решениях сената!

— А разве сенат собирается сегодня не в храме Согласия? — спросил Тудертин.

— Ну да, — ответил Варин.

— В старом или в новом?

— Какой же ты дурак! Если бы он собрался в храме Фурия Камилла, посвященном истинному согласию, я сказал бы тебе: пойдем в храм Согласия. Но ведь я звал тебя в храм Раздора — не понимаешь разве, что я говорю о храме, воздвигнутом нечестивым Луцием Опимием на костях угнетенного народа после позорного и подлого убийства Гракхов?

— Варин прав, — сказал Гай Тауривий, — храм Согласия действительно следовало бы назвать храмом Раздора.

И трое болтунов направились к лестнице, ведущей в портик базилики Эмилия; за ними последовали оба гладиатора.

Как только Спартак и Крикс приблизились к портику, какой- то человек подошел к фракийцу и сказал ему:

— Ну что ж, Спартак, когда ты решишь вернуться в мою школу?

Это был ланиста Акциан.

— Да поглотят тебя живым воды Стикса! — закричал, дрожа от гнева, гладиатор. — Долго ли ты будешь надоедать мне своими мерзкими приставаниями? Скоро ли дашь мне жить спокойно и свободно?

— Но ведь я беспокою тебя, — сладким и вкрадчивым тоном сказал Акциан, — для твоего же собственного блага, я забочусь о твоем будущем, я…

— Послушай, Акциан, и хорошенько запомни мои слова. Я не мальчик и не нуждаюсь в опекуне, а если бы он мне и понадобился, я никогда не выбрал бы тебя. Запомни это, старик, и не попадайся мне больше на глаза, не то, клянусь Юпитером Родопским, богом отцов моих, я так хвачу тебя кулаком по лысому черепу, что отправлю прямехонько в преисподнюю, а потом будь что будет!

Через минуту он добавил:

— Ты ведь знаешь, какая сила в моем кулаке. Помнишь, как я отделал десятерых твоих рабов-корсиканцев, которых обучал ремеслу гладиаторов, а они в один прекрасный день набросились на меня, вооруженные деревянными мечами?

Ланиста рассыпался в извинениях и уверениях в дружбе. Спартак в ответ сказал:

— Уходи, и чтоб я тебя больше не видел! Не приставай ко мне!

Оставив смещенного и сконфуженного Акциана посреди портика, оба гладиатора направились через Форум к повороту на Палатин — там, у портика Катулла, Катилина назначил свидание Спартаку.

Дом Катулла, который был консулом вместе с Марием в 652 году римской эры, то есть за двадцать четыре года до нашего повествования, считался одним из самых красивых и роскошных в Риме. Перед домом возвышался великолепный портик, украшенный военной добычей, отнятой у кимвров, и бронзовым быком, перед которым эти враги Рима приносили присягу. Портик служил местом встреч молодых римлянок, они совершали здесь прогулки и занимались гимнастическими упражнениями. Само собой разумеется, что сюда же приходили и молодые щеголи — патриции и всадники — полюбоваться прекрасными дочерьми Квирина.

Когда оба гладиатора дошли до портика Катулла, они увидели вокруг него толпу патрициев, любовавшихся женщинами, которых тут собралось больше, чем обычно, так как была ненастная погода — шел дождь, перемежавшийся со снегом.

Сверкающие белизной точеные руки, едва прикрытые плечи, пышность нарядов и блеск золота, жемчугов, яшмы и рубинов, пестрота оттенков нарядных одежд представляли очаровательное зрелище. Тут можно было увидеть изящнейшие пеплумы, паллии, столы, туники из тончайшей шерсти и других чудесных тканей.

Собравшиеся в портике женщины поражали своей красотой. Тут были Аврелия Орестилла, возлюбленная Катилины; молодая, прекрасная и величественная Семпрония, которая за душевные свои достоинства и высокие качества ума названа была впоследствии великой: она погибла в бою, сражаясь, как храбрый воин, бок о бок с Катилиной, в битве при Пистории; Аврелия, мать Цезаря; Валерия, жена Суллы; весталка Лициния; Ливия, мать юного Катона; Постумия Регилия, предок которой одержал победу над латинянами при Регильском озере. Были там и две красавицы девушки из знаменитого рода Фабия Амбуста; Клавдия Пульхра, жена Юния Норбана, бывшего два года назад консулом; прекраснейшая Домиция, дочь Домиция Агенобарба, консула и прадеда Нерона; Эмилия, прелестная дочь Эмилия Скавра, и молоденькая Фульвия; весталка Вителия, известная необыкновенной белизной кожи, и сотни других матрон и девушек, принадлежащих к самой родовитой римской знати.

Внутри обширного портика молодые патрицианки упражнялись в гимнастике или же забавлялись игрой в мяч — любимей- шей игрой римлян обоего пола и любого возраста.

В этот холодный зимний день большинство собравшихся тут женщин прогуливались взад и вперед, чтобы согреться.

Подойдя к портику Катулла, Спартак и Крикс остановились несколько поодаль от толпы патрициев и всадников, как полагалось людям низкого звания. Они искали глазами Луция Сергия; он стоял у колонны с Квинтом Курионом, патрицием (благодаря ему впоследствии был раскрыт заговор Катилины). С ними стоял и молодой Луций Кальпурний Бестия, трибун плебеев в год заговора Катилины.

Стараясь не привлекать внимания собравшихся здесь знатных людей, гладиаторы приблизились к Катилине. А Луций Сергий в эту минуту с саркастическим смехом говорил своим друзьям:

— Хочу на днях познакомиться с весталкой Лицинией, с которой так любезничает толстяк Марк Красс, и рассказать о романе его с Эвтибидой.

— Да, да, — воскликнул Луций Бестия, — скажи ей, что Красс преподнес Эвтибиде двести тысяч сестерциев.

— Марк Красс дарит женщине двести тысяч сестерциев?.. — удивился Катилина. — Ну, это чудо куда занимательнее ариминского чуда. Там будто бы петух заговорил по-человечьи.