Игорь Лощилов - Свержение ига

— Сам посцитай: вецевой колокол в неделю не разбить и в огне не распустить. Даже если распустим и по пушецным формам разольём, остыть не успеет. А коли остынет, высверлить стволы не сможем, хоть всем миром станки будем крутить. Цудесов не быват. Тут есцо с этим колоколом на неделю работы, — махнул он рукой в сторону литейной ямы.

— С этим погодить придётся, — сказал Василий.

— Это как погодить? — выкрикнул притихший было келарь. — Да за такие помышления митрополит тебя... э-э...

— У меня свой государь, — отмахнулся Василий. — Он повыше твоего митрополита.

Последнее замечание возмутило Дионисия, и для этого у него были свои причины. Геронтий, принявший митрополию из рук скромного печальника Филиппа, круто переменил заведённые порядки. Он ставил духовную власть выше мирской и требовал, чтобы её служители не поступались ни перед кем. Любое ничтожество теперь могло проявляться во всём своём безобразии. Келарь был как раз один из них. Он дважды обошёл вокруг беседующих, что, наверное, его несколько успокоило, и заговорил с важным видом:

— Твой государь митрополитом на великое княжение венчан, э-э... Может ли он посему высшим иерархом считаться? Э-э... Перед моим господином всяк православец колена преклоняше и руки лобзает, э-э... Твой князь тоже. Так кто кого выше?

Василию спорить с келарем было недосуг, он только недоумённо спросил:

— Я тоже своему священнику руку целую, значит, он повыше моего княжеского рода выходит?

— Истинно, — наклонил голову Дионисий, — любой, на ком лежит Божья благодать, выше мирского человека и должен получать от него знаки почитания.

Василий повернулся к Семёну:

— Ну-ка выдай ему знак и сделай так, чтоб он более сюда своими ногами не хаживал.

Тот радостно сгрёб келаря и, не обращая внимания на его испуганные крики, потащил к воротам под громкий хохот литейщиков. Однако выполнить приказ Василия ему на этот раз не удалось: встреченный у ворот подмастерье испуганно сообщил о приближении самого великого князя.

Великий князь ехал в сопровождении ростовского архиепископа Вассиана Рыло, только что приехавшего в Москву.

Они встретились как близкие люди. Вассиан приятельствовал и не раз оказывал личные услуги великому князю Василию Тёмному, его стараниями был тот вызволен из татарского плена. А к сыну своего приятеля он испытывал поистине отцовские чувства. Иван Васильевич тоже любил старика и ценил его за честный, бесхитростный нрав. Своей могучей плотью, громогласием и суровым, изрезанным глубокими морщинами лицом он скорее напоминал бывалого воина, чем высокого священнослужителя. Если бы только не велеречивые рассуждения, которые он не стеснялся произносить по любому поводу! Если бы только не провозглашённое им правило: наше дело говорить, а ваше — слушать! Однако верность великокняжескому дому, которую он доказал всей своей долгой жизнью, заставляла мириться с этим и даже защищать, когда неуёмность Вассиана восстанавливала против него людей.

Ныне он приехал с жалобой на монахов Кирилло-Белозерского монастыря, входящего в его епархию. Монастырь этот являлся гнездом нестяжателей — религиозного течения, отрицавшего право церкви на обладание земными богатствами и видевшего её главную задачу в нравственном совершенствовании человека. «Сосуды златы и серебряны и самые священные не подобает нам имети, такоже прочая украшения излишняя, но только потребное в церковь приносите», — учил глава нестяжателей Нил Сорский, считая, что лишь в таком случае церковь сможет сохранить свою независимость и нравственную чистоту. Вассиан этих воззрений не разделял, он более склонялся к взглядам своего бывшего товарища по Боровскому монастырю Иосифа Санина, стоявшего за богатую церковь, хотя и полностью подчинённую светской власти. Но просто чего-нибудь не разделять Вассиан не мог, поэтому решил образумить вольнодумцев и обрушился на них с обличительной проповедью. Обычно кроткие старцы неожиданно взбунтовались, стали спорить, потрясать своими старинными книгами и в конце концов загнали архиепископа в угол. Тот в отместку употребил свою власть и начал менять порядки монастырского общежития. Старцы обратились с жалобой к митрополиту. Ссора быстро вышла за пределы ростовской епархии, знал о ней и великий князь, но выручать Вассиана на этот раз не собирался.

Когда-то он сам увлекался поучениями Нила Сорского — суровыми, честными, корящими не токмо за свершение неправедного, но даже за одни помыслы о нём. «Блюдись, чтобы, угождая людям, не погубить себя и других», — вспомнилась одна из заповедей, и великий князь тяжело вздохнул. В молодости, не обременённой грехами и мудростью, всё воспринималось легко и просто. По мере того как грехи копились, нравственная сторона учения нестяжателей стала затемняться, зато высветлилась другая: отказ церкви от своих богатств, и прежде всего от земельных владений, способствовал бы укреплению его власти. Уже только одно это заставляло закрывать глаза на требование независимости церкви и по-прежнему ласкать нестяжателей. Их противники, «осифляне», как называли себя последователи Иосифа Санина, провозглашающие великого князя наместником Бога на земле, были не менее угодны, ибо крепнущая власть Москвы нуждалась не только в богатстве, но и в моральной поддержке. Следовало поэтому осторожно плыть, используя оба течения и не допуская, чтобы они столкнулись в водовороте. Здесь неуёмность Вассиана была не нужна и даже опасна. Иван Васильевич попытался сказать об этом, но тот словно только и ждал упрёка.

— Не впадай в пагубу, сын мой! — с жаром воскликнул он. — Идущий выбирает себе только крепкий посох, потому и святая церковь, на которую ты хочешь опереться, должна быть сильной. Те, кто именует себя нестяжателями, помышляют лишь о своей гордыне. Они ставят себе в образец кротость Христа, но это лишь начало безумных мечтаний. Далее они захотят сравняться с ним в ином, станут возвышать себя и перестанут повиноваться властям. Нынешние скромные плевелы взойдут густым чертополохом. Поскорее делай свой выбор: стадо никогда не достигнет обильных кущ, если в пастырях нет согласия...

Впереди показалась пушечная изба, и великий князь ускорил ход — слушать новую проповедь Вассиана ему сейчас не хотелось. Отец Дионисий, так неожиданно спасённый от поругания, тотчас поспешил с жалобой. Вид у него действительно был потрёпанный, и великий князь строго посмотрел на литейщиков. Семён неловко переминался с ноги на ногу, прятаться за спину своего начальника ему не хотелось. Василий выступил вперёд:

— У нас со святым отцом спор случился: чья власть главнее? На словах мы негоразды, но показать показали: главнее тот, кто сильнее!