Игорь Лощилов - Свержение ига

Айдар отчаянно завопил:

— Я не виноват! Это всё Нурдавлет, он хочет отобрать у тебя трон и новую жену! Помилуй меня, хан!

Василий остановил своих людей и повернулся к Джанибеку:

— Тебе нужны ещё доказательства?

Тот стоял безмолвный, с остановившимся взглядом. Похоже, что язык отказывался повиноваться ему.

— Сам теперь видишь, что выхода у тебя нет, — продолжил Василий. — Вели открыть ворота и склони голову перед Менгли-Гиреем. За это московский государь даст тебе опочив в своей земле, а Менгли-Гирей сохранит имущество. Если же будешь упорствовать, потеряешь всё.

— Да, да, — наконец выдавил из себя Джанибек, — пусть сюда приходит Менгли-Гирей, лучше он, чем эти шакалы. Только они должны быть отданы мне. Я велю содрать с них кожу и хорошенько выделать её, чтобы писцы смогли написать на ней историю их предательства. Пусть эту историю читают люди и проклинают её героев в веках. Они мои? Где эта мразь, Нурдавлет?

— Я здесь! — раздался насмешливый голос. — Тебе понадобилась моя кожа, Джанибек? Попробуй возьми! Ну что же ты?

Нурдавлет стоял в дверном проёме. Он появился с другой стороны ханских покоев и, верно, только что сошёл с коня, ибо весь был покрыт дорожной пылью. Вызнав о силе и намерениях Менгли-Гирея, Нурдавлет поспешил во дворец ханов и окружил его своими людьми. Присутствие русских было неожиданным.

— Бросайте оружие! — властно приказал он.

Матвей протиснулся к Василию и шепнул:

— Для нас важно выиграть время, а биться с такой оравой не с руки. Прикажи бросить оружие.

Василий нехотя вытащил саблю и приложился к ней:

— Не бросали мы друг друга в беде, и теперь обычаев менять не пристало. Вперёд, ребята!

Василий бросился к Нурдавлету, которого успели прикрыть два телохранителя. Одного Василий сразу же свалил стремительным ударом, другой прикрылся щитом. Натиск русских был так силён, что Нурдавлет и его люди быстро покинули ханские покои. Василий приказал запереть двери и укрепить их.

— Хоть с час продержимся, и то не задарма жизни свои положим, — сказал он.

— Не выйдет часа, — усомнился Матвей, — весь двор забит поганцами. И что это тебя будто муха укусила, полез на сыроядца со своей сабелькой?

— Обидно вышло, — повинился Василий, — уж так всё ладно складывалось, ну, думаю, выполнили государев наказ. А тут Нурдавлет объявляется и дело рушит. Вот и захотел я его с дорожки убрать, да не вышло. То-то обидно...

Большой передышки им не дали. Вскоре двери задрожали под крепкими ударами и были быстро выбиты. Снова зазвенела сталь, силы русских, теснимых с двух сторон, быстро таяли. Их уже оставалось менее десятка, с трудом поднимали они уставшие мечи, и вдруг, когда казалось, что пришли последние мгновения, дрогнул дворец, пронзённый свистящим смерчем, и страшной силы взрыв потряс округу. В воздух взметнулась часть крепостной стены и посыпалась на землю градом смертельных камней. Густая пыль повисла в воздухе, ослепив людей и затмив солнце. Никто ничего не понимал, отовсюду неслись дикие вопли, а со стороны приморской дороги доносился мерный рокот боевых барабанов. Войско Менгли-Гирея шло в крепостной пролом.

Бой продолжался недолго. Сторонники Нурдавлета не смогли оказать серьёзного сопротивления, к тому же их предводитель куда-то исчез. Горстка уцелевших русских принялась за поиски своих товарищей. Матвей подбежал к зельевому погребу и в изумлении остановился — на том месте, где он недавно говорил с Семёном, зияла огромная яма. Прилегающее к ней пространство превратилось в груду дымящихся развалин, вряд ли под ними могла сохраниться чья-нибудь жизнь. И всё же он, не теряя надежды, начал внимательный поиск. Постепенно глаза привыкали видеть в пыльно-дымном сумраке и стали различать лежавшие тела, иные из них даже шевелились и бормотали непривычные русскому уху слова. Семёна, однако, среди них не было. Матвей расширил круг поисков, на пути стали попадаться полуразрушенные строения. Здесь уже не только стонали, но и ругались, правда, также не по-русски.

Отыскался Семён уже под вечер. Он лежал возле разрушенного дувала, засыпанный глиняными обломками и пылью. Матвей с трудом привёл его в чувство.

— Живы? — еле слышно прошептал он, как только открыл глаза.

— Живы, живы, — радостно заговорил Матвей, — и дело по-нашему вышло: ныне на крымском престоле Менгли-Гирей сидит.

— Ну, слава Богу, не зря ехали, — выдохнул Семён и замолчал.

— Сень, а Сень, — затормошил его Матвей, — ты погоди помирать. Я ведь сразу понял, зачем ты этого дурня заставил паклю в погреб носить. Ты её поджёг, ты?

— Не хотел, цтоб поганцы вас побили... Ребята хорошие...

Крепость быстро приводила себя в порядок. Её недавние хозяева разгребали завалы и готовились принять участие в торжестве, но уже в качестве слуг. Нурдавлета и Айдара среди них не было, они сбежали, прихватив большую ханскую печать. Погоня успеха не имела, следы беглецов потерялись за литовскими рубежами. Джанибек, сразу же утративший свою величественность, окружил себя муллами и наперебой с ними читал суры Корана. Так он готовился принять обещанный опочив в московской земле. Готовилось в обратный путь и русское посольство. Накануне отъезда его пригласили во дворец ханов. Менгли-Гирей, важно восседавший на троне, при виде русских встал и сделал несколько шагов навстречу.

— Я никогда не забуду ваших дел, — сказал он. — Передайте своему государю, что отныне буду идти с ним рука об руку и в залог этого посылаю ярлык.

Толмач вышел со свитком и начал читать.

— «Волею Аллаха я, Менгли-Гирей, царь, пожаловал с братом своим великим князем Иваном, взял любовь, братство и вечный мир от детей на внучат. Быть нам везде заодно, другу другом быть, а недругу недругом. Мне, Менгли-Гирею, царю, твоей земли и тех князей, которые на тебя смотрят, не воевать. Если Ахмат пойдёт на Москву, то мне, царю, на него идти или братьев своих слать, а если Ахмат на меня пойдёт, то слать великому князю на него своих служилых татарских царевичей...»

«Долго, ох как долго ждал московский государь такого ярлыка, — думал Матвей, — многие годы ходили послы между Москвой и Крымом, много добра перетаскали, но всё по-пустому. Если и шли в Москву ярлыки, так только с просьбами. А сейчас и вовсе об этом молчок, к чему бы?»

Толмач словно почувствовал его недоумение и перешёл на привычное:

— «Ныне братству примета то, в чём наша нужда: кречеты, соболя, рыбий зуб... Пусть князь великий пожалует, пришлёт шубу соболью, да шубу Горностаеву, да шубу рысью, да ещё новый панцирь, чтоб было в чём на его врагов ходить. И послал бы великий князь в литовскую землю за Джанибековыми братьями, и взял бы у них большую ханскую печать, и держал бы их далеко от меня, а то будет меж нами лихо: две бараньи головы в один котёл не лезут...