Сергей Мосияш - «Без меня баталии не давать»

Генерал-адъютант прискакал на поле боя, которое уже осветили косые лучи восходящего за лесом солнца. Он попал в короткую передышку, когда противники откатились друг от друга и лишь перестреливались, накапливая силы к очередной сшибке.

Ярко-белый кафтан светлейшего был далеко виден не только для своих, но и для шведских стрелков. Когда генерал-адъютант, подскакав к Меншикову, стал передавать ему приказ царя, пуля ударила в голову коню светлейшего. Тот в предсмертном порыве встал на дыбки и рухнул на землю.

Меншиков привычным движением сбросил стремена, и, когда конь упал, седок тут же встал на ноги.

— Не везёт нынче. Уж второго мне порешили шведы.

Адъютанты подали светлейшему другого коня, он не мешкая взлетел в седло. И в это время с царского генерал-адъютанта сшибло пулей шляпу.

— О-о, — улыбнулся светлейший, — и ты им по вкусу пришёлся, братец. Скачи-ка скорее к государю и скажи-де, приказ будет исполнен с таким поспешанием, дабы шведу сие конфузней померещилось. Скачи.

Генерал-адъютанту подали его пробитую пулей шляпу, и он ускакал.

Меншиков велел передать по своей кавалерии, что сразу по его сигналу — выхваченной и взнятой над головой шпагой — все вместе вдруг поворачиваются назад и скачут во весь опор за редуты, дабы как можно скорей дать простор своей артиллерии.

Как и рассчитывал Меншиков, внезапный и быстрый уход русской кавалерии с поля боя Шлиппенбах и Роос восприняли как отступление и бросились вдогонку.

Но едва кавалерия Меншикова покинула поле, как грянули пушки и ружья изо всех восьми редутов. Первые ряды конников рухнули на землю, но ржание и крики их перекрывал непрекращающийся рёв артиллерийской канонады. Картечь и ружейная пальба буквально выкашивали шведские построения.

Шлиппенбах был ранен картечью в голову. Кавалерия его, остановленная смертоносным огнём русских, смешалась, рассеялась по полю, ища спасения от визжащей в воздухе картечи. Этим спасением показался шведам лес; остатки конницы Шлиппенбаха и пехоты Рооса кинулись туда.

Пётр, наблюдая за полем боя в подзорную трубу, уследил этот момент и приказал адъютанту:

— К светлейшему! Пусть немедля преследует шведов, отошедших в Яковецкий лес. И ищет над оными виктории. Боур пусть уходит на правый фланг ретраншемента.

Лучшего поручения светлейший и сам не мог бы себе пожелать. Он тут же, привстав в стременах, вскричал, не скрывая радости: «За мной, орлы-ы!»

И поскакал к лесу, завивая сзади алым плащом, словно зовя им своих кавалеристов к солдатскому счастью.

Светлейший князь Римской империи Александр Данилович Меншиков был искренне счастлив именно в такие минуты, когда он скакал впереди своих конников, беззаветно ему преданных и любивших его. Состояние его души всегда передавалось его кавалеристам, и они обычно дрались с весёлой бесшабашностью, словно не со смертью играли, а бавились в бабки.

И теперь, ворвавшись в утренний лес, они с весёлыми криками носились по нему и рубили разбегавшихся шведов. Но в отличие от врага своего русские кавалеристы никогда не убивали человека, бросившего оружие и поднявшего вверх руки. Более того, великим грехом почитали срубить безоружного.

Поднял руки — пленный. Живи.

— Ваша светлость, ихний генерал.

К Меншикову подвели седого, довольно грузного офицера в генеральском мундире, с перевязанной головой.

— Вольмар Шлиппенбах, — представился он и, вынув шпагу, протянул её эфесом вперёд светлейшему. — Примите шпагу.

— О-о, — заулыбался Меншиков. — Вы не представляете, генерал, как я льстил себя надеждой когда-нибудь увидеть вас. Из уважения к вашему имени я оставляю шпагу вам. Вы отдадите её самому государю. Поверьте, он будет рад встрече не менее моего.

Шлиппенбах в недоумении вложил шпагу в ножны, не зная, к добру ли это, но на всякий случай сказал Меншикову:

— Благодарю вас, князь, я не забуду вашего великодушия.

Меншиков распорядился собрать шведские штандарты, а всех пленных увести в Семёновский лагерь за караулом.

Через полчаса после Шлиппенбаха сдался Роос вместе со своими пехотными батальонами.

Боур же, во исполнение приказа царя, направился с своей кавалерией на правый фланг ретраншемента, едучи перед его фронтом. Левенгаупт, приняв этот манёвр за отступление, пустил за Боуром кавалерию, которая тут же попала под губительный огонь пушек из ретраншемента. И отступила, понеся тяжёлые потери.

Король, узнав о пленении Шлиппенбаха, рассвирепел и так ударил рукой о свои носилки, что расшиб ладонь до крови.

— Старый трухлявый дурак! — кричал Карл. — Ему не кавалерией командовать, а пасти свиней. Он испортил нам всё начало, а теперь решил отсидеться в плену. Как только кончится сражение, я велю его повесить. Дурак... дурак... дурак.

Знал бы король, что «трухлявый дурак» переживёт его — молодого монарха — более чем на двадцать лет, а через шесть лет после Полтавы станет русским генералом и к концу жизни дослужится до члена Верховного суда Российской империи. Вот тебе и дурак.

К половине шестого, когда солнце было уже довольно высоко, первая фаза баталии закончилась. Стрельба прекратилась. В шведском лагере играла труба, сзывая уцелевших после атаки на редуты.

Теперь шведы готовили к удару основные силы, выстраивали полки в линию, имея за спиной Сенжары, а в лицо — солнце. Редуты, так и не взятые, были обойдены и оставлены о правую руку от линии.

Эта передышка нужна была и русским. Начало баталии застало их основные силы в лагере у села Семёнова. Их требовалось срочно вывести и выстроить в боевую линию для встречи шведов.

Во время смотра полков и артиллерии царь Пётр сказал Шереметеву:

— Борис Петрович, у шведов, сказывают, тридцать четыре полка, у нас — сорок семь. И ежели все мы их выведем, то неприятель, увидя наш перевес, не пойдёт ли на убег?

— Бог его ведает, ваше величество.

— Вели, пожалуйста, в ордер баталии не выводить и оставить в ретраншементе полки Лефортовский, Гренадерский, Ренцелев, Троицкий, Ростовский и Апраксина. Окромя этого, вели сделать убавку в полках, выходящих в ордер. В первую линию становятся первые батальоны, во вторую — вторые. И довольно. Иначе как бы Карлус не задал стрекача.

Едва приказ этот объявили в полках, как к царю явились делегаты от обиженных частей.

— Ваше величество, за что наказали нас, к баталии не пускают?

— Мы столько ждали, штыки наточили, а нас в ретраншемент. За что?

Царь был тронут этим порывом и счёл нужным объяснить всем обиженным:

— Неприятель стоит близ лесу и уже в великом страхе. Ежели вывести все полки, то не дай Бог и уйдёт, того ради и учинили мы убавку, дабы через своё умаление привлечь неприятеля к баталии. А вам что? Разве худо будет своими очами зреть генеральную баталию? Сие лишь генералам позволяется да вот вам, — пошутил Пётр.