Сергей Мосияш - «Без меня баталии не давать»

— Не дают, — согласился царь. — И приходится нам заместо молота за меч браться.

— Вы, ваше величество, умеете и тем и другим владеть, — польстил Пипер, — и тем и другим в совершенстве.

— Нам ещё Левенгаупт после Лесной говорил, что-де Россия пред всеми имеет лучшее войско, — заговорил Реншильд. — Но мы слова его не принимали всерьёз. А напрасно.

— Ну что ж, господа, спасибо за добрые слова о моей армии, — сказал Пётр. — А что-то я не вижу Левенгаупта средь вас? Или убит?

— Наверное, с королём он.

— A-а, ну тогда встреча наша с ним впереди, — уверенно сказал царь и взглянул на Меншикова. — Не пора ли тебе, Данилыч?

— Пора, государь, — поднялся Меншиков, выпил уже стоя ещё чарку, сунул в рот орех и вышел.

Заметив, что гости захмелели и языки развязались, Пётр спросил Реншильда:

— А какую силу вы противупоставили ныне нам, фельдмаршал?

— Всего тридцать тысяч, ваше величество.

— Тридцать?! — вскинул Пётр брови в удивлении. — И всё это были шведы?

— Нет, шведов было девятнадцать, а остальные волохи и запорожцы.

Царь хитро прищурился, взглянул на Шереметева, потом на Репнина.

— Ну так что скажете, Борис Петрович? Аникита Иванович? Числом бить надо али умением? Ну?

— Умением, батюшко, умением, — добродушно махнул рукой фельдмаршал. — Твоя взяла, государь.

Репнин выразительно пожал плечами, мол, я как и фельдмаршал.

— Это у нас к тому, господа, — пояснил Пётр шведам, — что мы против вас выставили лишь десять тысяч.

— Как? — удивился Реншильд.

— Не может быть! — воскликнул Пипер. — У вас же около сорока тысяч войска.

— Верно. Сорок. Но в бой я пустил только десять. Фельдмаршал Шереметев и генерал Репнин тому свидетели. Именно они возражали против этого. А вот теперь я предлагаю тост за тех, кто дрался. Дрались достойно и победили достойных.

Шведам ничего не оставалось, как выпить за тех, кто побил их, лишив не только должностей и званий, но надолго и родины, для многих навсегда.

После торжественного обеда, отправив пленных в Семёновский лагерь за караул, наказав содержать их по достоинству их рангов и званий, Пётр сел за письма — Апраксину, сыну Алексею, Ромодановскому, Кикину.

Счастье переполняло его сердце, и он хотел поделиться им с самыми близкими и дорогими людьми.

Уже в темноте ему доложили о трофеях и пленных.

— В плен взято две тысячи восемьсот шестьдесят четыре человека, окромя этого три тысячи подвод с амуницией, в штабе короля взята казна с двумя миллионами золотых саксонских ефимков.

— Ай, славно, — не удержался Пётр от радостного восклицания. — Деньги нам зело нужны. Сколько побито шведов?

— Девять тысяч триста, государь. Это только на поле. Но их много посечено по лесам, тех не считали.

— Наши потери?

— У нас убитыми тысяча триста сорок пять человек, государь.

— Неужто! — ахнул царь. — Это, выходит, едва ль не в семь раз менее шведов.

— Выходит, государь.

Он вскочил, заходил взад-вперёд по шатру, потирая в нетерпении руки, так хотелось, чтоб кто-то был рядом, чтоб с кем-то поделиться: «Побил шведов, потеряв в семь раз менее их».

Вспомнил о Меншикове, присев к столу, быстро написал о результатах победы, отправил посыльного догнать и передать ему записку. Пусть порадуется, а порадуясь, сам захочет чем-то царя удивить. И удивит. Данилыч обязательно удивит чем-нито. Вот бы короля предоставил, вот бы порадовал.

— Государь, прибыл полковник Келин.

— Келин?! — встрепенулся царь. — Давай его сюда.

Келин вошёл, стукнул стоптанными каблуками, готовясь рапортовать, но Пётр шагнул к нему, сграбастал, тонкого, лёгкого, прижал к груди. Потом поцеловал трижды.

Царь расчувствовался, глаза у него заблестели, полез за платком сморкаться.

— Дорогой Алексей Степанович, чем наградить тебя, не знаю.

— Награди Полтаву, государь, — ответил Келин дрогнувшим голосом. — Вступи завтра в неё как победитель злокозненных шведов, как государь наш, от Бога поставленный. Это и станет для нас самой дорогой наградой.

— Вступлю, Алексей Степанович. Утром же вступлю.

— И ещё вот. — Келин протянул царю бумажку.

— Что это?

— Здесь, государь, мой счёт точный гарнизону Полтавы. Вот вверху цифра — это я имел солдат на начало осады, а далее 2600 — это столько я вооружил горожан, цифра 900 — это сикурс Головина. Слава Богу, сказывают, жив он, из плена выручили.

— А эти цифры, значит, уже сегодняшние?

— Так точно, государь. Сейчас у меня под ружьём 4944 человека, ранено 1195 — они лечатся. За время осады было убито наших 1634 человека. Это считая и неоружных горожан.

— А сколько ж вы шведов положили?

— Около пяти тысяч, государь.

— Сколько пороха осталось?

— Полторы бочки, ваше величество.

— Так это ж на один штурм, — удивился Пётр.

— Верно, государь, если на небольшой. А на большой бочки две, не менее, надо.

— А картечь? Ядра есть?

— Что ты, государь. Уж месяц без них маемся. Все камни, цепи, железки и топоры популяли.

— Ай, молодцы, — засмеялся Пётр. — Ай, умники!

И ласково потрепал Келина по плечу.

— Выхудал ты, Алексей Степанович. Краше в гроб кладут. Теперь велю тебе отъедаться за государев счёт. Будешь? А?

— Спасибо, государь. Тебе служу, с твоего и живу. Спасибо.

Когда король в потоке бегущего своего войска оказался в поле действия злосчастных редутов, которыми утром так и не смог овладеть, оттуда началась стрельба. И вскоре под Карлом рухнул убитый конь. Сам король, перевернувшись через его голову, растянулся на земле. Это было унизительное и ужасное для него положение. Он — монарх самой сильной державы — лежал, как червяк, на земле, не имея силы даже встать на ноги, а его непобедимое воинство бежало мимо него топочущим, обезумевшим от страха стадом.

Но нашлись помнившие о своём долге и в этих ужасных обстоятельствах, и среди них генерал-квартирмейстер Гилленкрок. По его команде несколько гвардейцев подхватили короля и понесли, потом сунули его в закрытую коляску. Это была коляска первого министра графа Пипера, прошедшая уже немалый путь. На ней и помчался король всё дальше и дальше от страшного места.

Рядом с коляской скакал Гилленкрок. Присутствие его несколько успокаивало, но и раздражало короля. Успокаивало то, что около был человек знакомый и преданный, а раздражало любопытство.

— Ваше величество, куда же нам дальше ехать?

Откуда было знать королю: куда? Но что-то же отвечать требовалось.

— Надо послать кого-то в Белики к генералу Функу, а с ним решить.

В Белики послать было некого, да и генерал Функ занимал не столь высокое положение, чтобы с ним ещё советоваться, куда бежать. Наверняка Функ, узнав о Полтавской конфузии, сам удирает куда глаза глядят.