Владимир Зима - Исток

Медленно катились по знойной степи громоздкие высокие фуры, запряжённые равнодушными ко всему волами. Корсуняне выгодно сбыли в Киеве свой главный товар — знаменитую корсунскую соль, и домой возвращались, загрузив фуры мёдом и воском, мехами и кожами.

Бьёрн то сидел на высокой поклаже, то спрыгивал на землю и шёл рядом с фурой, когда надоедало валяться на жёсткой укладке из бочек с мёдом, а потом вновь забирался на повозку, откидывался на спину и глядел в бездонное степное небо, слегка подрагивавшее в глазах от нестерпимой жары. Из поклажи у Бьёрна был только небольшой дорожный сундучок да плетённая из ивняка клетка, в которой негромко курлыкали и ворковали два сизаря. Не простыми были те голуби, а выученными на княжеской голубятне летунами, способными находить дорогу к родному дому, будучи увезёнными за тысячи вёрст.

Ехали корсуняне спокойно, не опасаясь нападения разбойников. С греками степняки дружили и порой выскакивали шумной ватагой наперерез медлительному каравану, предлагали купить то овец, то лошадей. Взамен просили соль и вино, но корсуняне лишь разводили руками — всё сторговали в Киеве. С тем и разъезжались по степи в разные стороны.

Однажды под вечер обоз, остановившийся для ночлега, настигла удалая шайка лихих наездников.

За вершниками в некотором отдалении летели, вздымая густые облака пыли, кибитки, запряжённые четвёрками низкорослых лошадей.

Степняки подсели к костру, в чём-то долго убеждали старшину корсунских солеторговцев, он не соглашался, упрямо отнекивался, озабоченно вертел головой.

Бьёрн подошёл поближе, спросил:

— Что за товар они предлагают?

— Уговаривают купить рабов, — отводя глаза в сторону, сказал старшина. — Для чего они мне, те рабы?.. Кабы девок, ещё куда ни шло. А с мужиками мороки не оберёшься, того и гляди сбегут.

Степняки подступили к Бьёрну, стали жестами подзывать к своим кибиткам.

Уступая настойчивым уговорам, Бьёрн пошёл за кривоногими работорговцами.

С одной кибитки сдёрнули лёгкий полог, обнажилась плетённая из лозняка клетка, в которой, скорчившись в три погибели, сидели молодые рабы.

— Выбирай любого, за три золотых отдам, — сказал степняк на ломаном греческом языке.

— Добрый человек, выкупи меня из неволи, — взмолился по-русски один раб. — Если до Киева доберёмся, получишь за меня двойную плату.

— Путь мой лежит в другую сторону, — озабоченно сказал Бьёрн и повернулся к продавцу: — Если цену сбавишь... скажем, за два золотых, то так тому и быть, возьму этого молодца...

Степняк почувствовал в Бьёрне достойного покупателя и стал торговаться. Сошлись на двух золотых и в придачу шесть монет серебром.

Дверца клетки открылась, узник ступил на землю и упал лицом в траву. Не держали его подкосившиеся от слабости ноги.

А степняки ускакали в темноту, только пыль взвилась из-под колёс кибитки.

— Ты чей будешь? — поинтересовался Бьёрн.

— Киевского боярина Надёжи лодейник.

— А имя твоё как произносится?

— Ждан.

— Что ж, полезай ко мне на спину, время ужинать.

Подхватив исхудавшего раба на плечи, Бьёрн пошёл к солеторговцам, хлебавшим кашу из большого котла.

— Для чего ты его купил? — недовольно проворчал старшина.

— Будет прислуживать мне.

Он усадил своего раба поближе к котлу, дал ему свою ложку — серебряную, с витой ручкой.

Но едва раб потянулся к каше, как ударом ноги старшины был опрокинут навзничь.

— Когда все свободные люди насытятся, будет позволено есть и рабам, — жёстко объяснил старшина Бьёрну. — И ты здесь свои порядки не устанавливай!

— Прости, если что не так, — виновато развёл руками Бьёрн.

Ждан отодвинулся от котла, повернулся к нему спиной и стал глядеть куда-то вдаль, может быть, на зелёную звезду, поднимавшуюся над горизонтом.

Немедленно по прибытии в Херсонес Бьёрн отправился на берег моря, чтобы узнать, не собирается ли в столицу какое-нибудь из торговых судов.

Ждан испуганно жался к своему избавителю, по сторонам глядел с опаской, словно боялся, что стражники схватят его и заключат в темницу.

У причала Бьёрн увидел славянские лодьи, подошёл ближе, и тут Ждана словно ветром подхватило.

С пронзительным криком: «Надёжа, Надёжа!..» — он устремился к молодому корабельщику, распоряжавшемуся укладкой груза.

Подойдя ближе, Бьёрн увидел, как кормщик заключил Ждана в объятия.

— Если пожелаешь, можешь купить у меня этого раба, — осторожно предложил Бьёрн.

— Сколько просишь? — обрадованно спросил корабельщик.

— Шесть золотых.

Не торгуясь и не прекословя, кормщик в ту же минуту отсчитал деньги.

— Будь здоров! — сказал Бьёрн рабу и помахал на прощанье рукой.

В лодье у этого раба оказалось немало знакомых — они теребили и тормошили его, одобрительно похлопывали по плечам, наперебой протягивали всякие лакомства.

Бьёрн убрал монеты в кошель и пошёл по причалу дальше, туда, где прибрежные служители отматывали толстые канаты, готовясь отпустить тяжело сидящее в воде судно на волю волн.

— Куда путь держишь, навклир? — спросил Бьёрн, обращая свой вопрос к старшему мореходу.

— Мы идём в Фессалонику, чужеземец, — ответил навклир.

— Можно с вами доплыть до Константинополя?

— Это будет стоить две номисмы, — предупредил навклир.

— Сговорились! — сказал Бьёрн и лихим прыжком преодолел увеличивавшуюся на глазах полосу воды между бортом судна и причалом.

Ветер живо наполнил пузатый парус, судно полетело вдогонку за солнцем.

Путешествие в столицу империи прошло благополучно, однако в первый же вечер Бьёрна, искавшего себе пристанище в гостинице, на берегу бухты Золотой Рог подкараулили злоумышленники и крепко избили.

Когда Бьёрн очнулся, он лежал на булыжной мостовой без пояса, в котором хранились деньги, без дорожной сумы, без сапог и без плаща.

Поднималось багровое утреннее солнце, на улицу выходили муниципальные рабы, меланхолично сгребавшие мусор в кучи.

Спешили на рынки за провизией экономки и повара, а Бьёрну некуда было торопиться.

Прохожие принимали Бьёрна за подгулявшего чужеземца и советовали убираться, пока не явилась городская стража.

Бьёрн поднялся на ноги и обнаружил, что единственным его достоянием является массивный браслет из чернёного серебра. В темноте грабители его не заметили и не сняли с предплечья. Да несколько в стороне валялась на боку плетёная клетка с голубями.

В голове шумело, затылок тупо болел.

Бьёрн дотянулся до клетки, убедился, что голуби живы и здоровы.

Вздохнув, Бьёрн подхватил клетку под мышку и отправился на Аргиропратий, где надеялся сбыть браслет, чтобы на вырученные деньги приобрести сапоги, так как идти во дворец наниматься на службу босиком было постыдно и неразумно.