Владимир Зима - Исток

— Истинны слова твои! — воскликнул мрачный монах, вскочил на ноги и трижды перекрестился.

Дождавшись, пока неистовый монах вновь сядет на лавку, Елеазар продолжил:

— И вот епископ, скоро возвратившись в Константинополь, пришёл на Аргиропратий и разузнал от продавшего ему чашу аргиропрата, у кого он купил её... Явившись к святейшему патриарху Игнатию, епископ доложил ему обо всём случившемся с самого начала. Разумеется, патриарх пришёл в ужас, тотчас же отправился во дворец и передал слово в слово всё то, что поведал ему епископ гераклейский, великому логофету Феоктисту, а тот без промедления сообщил эту ужасающую весть вдовствующей императрице Феодоре... Как вы знаете, Феодора без одобрения относилась к смертным приговорам, даже по отношению к тем, кто оказывался виновным... Но в данном случае патриарх Игнатий настаивал, стремясь в своих возражениях действовать согласно с евангельским учением, и требовал отпавших от веры истинной отправить на костёр... В разговоре с императрицей патриарх Игнатий уместно привёл цитату из поучений апостола Павла, которая гласила: «Ибо невозможно однажды просвещённых и вкусивших дара небесного, и соделавшихся причастниками Духа Святого, и вкусивших благого глагола Божия и сил будущего века, и отпавших опять обновлять покаянием, когда они снова распинают в себе Сына Божьего и ругаются ему. Земля, пившая многократно сходящий на неё дождь и произращающая злак, полезный тем, для которых и возделывается, получает благословение от Бога; а производящая тернии и волчцы — негодна и близка к проклятию, конец которого — сожжение...» Поколебалось мнение императрицы, и с этими словами патриарх Игнатий одержал в споре верх.

— К вящей славе Господней! — проникновенно и радостно прокричал мрачный монах.

Елеазар торжествующе оглядел своих слушателей и закончил рассказ деловитой скороговоркой, как бы выражая незначительность человеческих действий по сравнению с делами божественными:

— На следующий день собрался суд, колдуны были подвергнуты допросу и тут же уличены в злонамеренных сношениях с врагами рода человеческого... Опровергнуть представленные епископом Гераклеи улики было невозможно! Вскоре преступников настигло неотвратимое возмездие: сам колдун был посажен на крепкий столб, вершина которого была расколота пополам. В эту щель была вложена его шея, и он задохнулся, окончив так преступную жизнь свою. Но до того, как закончить земное греховное существование, он видел, как была отсечена голова его сына.

— И воздастся всякому по делам его! — выкрикнул монах, упорно препятствовавший Елеазару одному наслаждаться почтительным вниманием слушателей.

— Теперь ты понимаешь, Биорн, сколь важно внимательно наблюдать за всеми, кто продаёт свои вещи из золота или серебра, — вполголоса сказал Елеазар, наклоняясь к Бьёрну. — Ты будешь иногда рассказывать мне о такого рода сделках?

— Обещать ничего не могу, но... Там видно будет, — сказал Бьёрн, а про себя подумал, что греческие боги довольно-таки нерешительны в своих действиях. Настоящий бог прекратил бы злокозненную деятельность тайного преступника гораздо раньше.

Но вслух ничего не сказал.

С той самой минуты, когда Георгий был зачислен в свиту императора в должности личного секретаря и историографа, у него не осталось времени на праздные беседы с городскими риторами и философами, каждый день был расписан с утра до вечера и вся жизнь превратилась в нескончаемый шумный и красочный круговорот пиров, гуляний, торжественных приёмов, смотров войск, ристаний, молебнов, утренних церемониальных одеваний и докладов, паломничеств ко всяким святым местам, участия в народных процессиях, посещения монастырей, раздач милостыни и ночных оргий, нередко начинавшихся на одном берегу Босфора, а заканчивавшихся на другом, азиатском, на одной из загородных императорских вилл.

В один из жарких летних дней была устроена большая охота.

Весёлая компания молодых охотников выехала за ворота загородной усадьбы задолго до рассвета, но в тот день всё складывалось несуразно — замешкавшиеся доезжачие и сокольничие долго не могли отыскать в чаще приручённых ланей и серн, а когда наконец отыскали, не сразу смогли выгнать пугливых зверушек туда, где их поджидали высокородные охотники, а все гнали мимо, мимо...

Богато снаряженные всадники с немалым шумом и вульгарным гиканьем носились без толку по пригородным лугам и перелескам. Кони мчались не разбирая дороги, напрямик — через возделанные сады и ухоженные виноградники, через ореховые и масличные рощи, через нивы и пашни, чьи владельцы лишь кланялись до земли да испуганно крестились, глядя вослед удалой ватаге.

И только когда солнце уже поднялось почти в зенит, когда все помышляли о том, чтобы поскорее вернуться в Город, загонщики наконец-то смогли выгнать небольшое стадо насмерть запуганных ланей прямо на охотников, и уж тогда-то запели в чаще тугие луки, засвистели в воздухе оперённые стрелы.

Волею судеб Георгий оказался неподалёку от стратора Василия и смог воочию убедиться, что не зря этого македонянина все величают счастливчиком — у недавнего циркового возничего была на диво твёрдая рука, меткий глаз и тот особый, присущий лишь настоящим охотникам медлительный задор, при котором стрелок до последней возможности сдерживает туго натянутую тетиву, в то время как все окружающие наперебой подсказывают ему: «Стреляй! Стреляй!» — но в этом-то промедлении и заключался точный расчёт, и выпущенная стрела без промаха разила отмеченную глазом быструю лань.

В свите его величества новый стратор появился почти случайно — вскоре после приснопамятного пира на вилле у Евдокии Ингерины стратиг фемы Вукелларий подарил императору коня, которого никто не брался объездить.

Злые языки всезнающих придворных сплетников утверждали, будто посоветовала стратигу совершить этот дар сама Евдокия. Она же вошла в сговор с комитом Феофилом, и уже сам комит порекомендовал императору призвать для укрощения подаренного жеребца некоего македонянина, недавнего победителя ристаний.

А далее всё произошло словно по мановению волшебной палочки: македонянин укротил жеребца и немедленно получил придворную должность стратора.

И теперь с утра Василий гарцует на удалом коне вблизи его величества, а по ночам стратора привечает Евдокия Интерина. Что и говорить — действительно счастливчик!..

Через парадные Харисийские ворота компания высокородных охотников, словно ураган, ворвалась в Город.

День был торговый, улицы и форумы столицы были заполнены людьми.

При появлении императорской свиты горожане поспешно опускались на землю, распластываясь перед монархом, а чтобы кто-то ненароком не забыл совершить проскинезу, впереди скакали закованные в блестящие стальные доспехи бесстрашные ратники личной гвардии его величества, и этериарх Андрей щедро раздавал направо и налево удары плетей, не разбирая, кто оказался перед ним — знатный чиновник или сирый простолюдин.